– С этой минуты вы, капитан Куренной, назначаетесь начальником штаба полка и полностью отвечаете за формирование части, – тут же определил его дальнейшую участь Гродов. – Штаты раздувать нам ни к чему, поэтому старший лейтенант Владыка назначается командиром первого батальона и одновременно заместителем командира полка по боевой подготовке. Список командного состава батальонов и рот, а также тыловой службы обсудим завтра.
– Но тут вот в чем вопрос: когда именно выступаем на позиции? Никак не могу выяснить, ни когда позовет труба, ни где именно предполагается нас высаживать.
– Придет время – нас известят, – сухо объяснил Гродов. – И вас в том числе.
– Понимаю: военная тайна, – заметно смутился Куренной. – Но если бы знать отведенное нам время, это помогло бы при формировании, при моральной закалке бойцов…
– Тогда считайте, что в бой нас бросят уже послезавтра. У вас еще целая баржа времени.
– Если бы! – хмыкнул капитан.
– Поэтому немедленно направляемся в расположение полка.
Как раз к этому времени на пристани появился мотоциклист, прибывший из штаба флота за Райчевым.
– Словом, так, други мои походные, – весело молвил капитан первого ранга, прощаясь со своими попутчиками, – ваше дело – как можно скорее сформировать полк. Я же сделаю все возможное, чтобы он не остался без дела.
– Чтобы как можно скорее попал в Одессу, – напомнил ему Гродов, всерьез опасавшийся, как бы его полк не бросили оборонять подступы к Севастополю.
– Сам вижу, что вскоре главная база флота окажется в том же положении, в каком пребывает сейчас Одесса, – уловил его настроение капитан первого ранга.
– Мы поняли это, еще находясь на рейде.
– И ясно, что с каждым днем полк твой будет все нужнее в крымских предгорьях.
Свою небольшую паузу майор выдержал только для того, чтобы удивленно взглянуть на полковника флота. Ему показалось, что Райчев произнес эти слова с полным безразличием. Дмитрий знал, как много людей, в том числе сидящих и в армейских штабах, мечтает возможно скорее попасть на любое судно, уходящее в сторону Крыма, а еще лучше – Кавказа, несмотря на то что далеко не все суда доходят до их берегов, а если и доходят, то с потерями на борту.
Кто знает, вдруг и гонец штаба Одесского оборонительного района заразился теми же мечтаниями? Ему-то что? В отличие от многих других, он уже стоит на заветном крымском берегу. Так что все может быть: слаб человек, слаб…
– Воевать, конечно, будем там, где прикажут, – проворчал Гродов, уже вслед уходившему в сторону мотоцикла Райчеву, – однако же не для того нас сняли с одесского фронта, чтобы мы заранее окапывались в крымских степях.
– Потому-то и буду настаивать, други мои походные, – на ходу оглянулся он, – чтобы Севастопольский полк морской пехоты как можно скорее перебросили к окраинам Пересыпи[31].
– Причем так, чтобы поближе к Слободке, – не забыл напомнить ему Жодин.
2
Худоба этого рослого офицера каким-то странным образом сочеталась со смугловатой полноликостью, а невысокий рост – с непомерной шириной кости. Он напоминал крестьянина, наспех, с чужого плеча, обмундированного, причем так, что все в его одеянии было слишком широким и в то же время коротковатым; вроде бы армейским, но при этом лишающим его носителя какой-либо воинственности.
– Так ты, Коновалов, все это – всерьез? Ты в самом деле предлагаешь взорвать Воронцовский маяк? – мрачно уставился командующий на начальника артиллерии оборонительного района.
– Как в донесении, товарищ контр-адмирал; там все, аккурат, изложено, – взволнованно подтвердил главный артиллерист Одессы.
– Что, прямо завтра? Вот так, взять и взорвать? Маяк, которому под сто лет и который считают почти что морским гербом города?
– Как в донесении, товарищ командующий, – продолжал бубнить полковник. – Там все, аккурат, изложено.
Как всякому штабисту полковнику казалось, что с момента появления им же огрызком фиолетового карандаша составленного донесения бумаженция эта приобрела некую особую, ни от чьей конкретно воли независящую силу, которой невозможно противостоять и которой богобоязненно противиться.
– Но это же тебе непросто… колокольня какая-нибудь, Коновалов! – взывал к его совести контр-адмирал Жуков. Хотя одного его «Не разрешаю!» или «Отставить!» было бы вполне достаточно, чтобы и штаб обороны, и город попросту забыли о военной прихоти армейского «статс-бомбардира», как порой, под настроение, называл его командующий. – Это же знаменитый одесский Воронцовский маяк!
Командующий только что ознакомился с донесением полковника и теперь, передав бумагу сидевшему рядом заместителю командующего оборонрайоном генерал-лейтенанту Софронову, не грозно, а с какой-то сугубо гражданской укоризной уставился на полковника.
– Не колокольня, понимаю, – сразу перед двумя высокими командирами стоя, переминался с ноги на ногу Коновалов. – Однако все обстоит так, как изложено в бумаге. Аккурат, все.
Такого – чтобы сразу перед двумя такими большими командирами, да еще и перед комиссаром оборонительного района, стоять с повинной головой – у полковника еще не случалось. А посему содрогание внутреннее у него было таким, словно представал он сейчас не перед членами Военного совета обороны, а сразу перед военным трибуналом. Правда, в какую-то минуту главному артиллеристу вдруг показалось, что контр-адмирал специально заостряет этот вопрос, пытаясь вынудить его, Коновалова, самого взять грех на душу, единолично решив судьбу маяка. Однако адмирал, похоже, хитрость эту канцеляристскую разгадал.
– Но вы же догадываетесь, как это решение наше будет встречено портовиками? – не отрывая взгляда от донесения, хрипловато проворчал Софронов.
– Будет встречено, да… – неопределенно отозвался полковник, уловив, что на сей раз Жуков решил отмолчаться.
– И как болезненно воспримут его моряки, – обронил контр-адмирал. – Немецкие «юнкерсы» маяк не бомбят, румынские летчики и артиллеристы не трогают, а тут вдруг – на тебе, свои же…
Только теперь Коновалов по-настоящему встрепенулся и даже как-то по-бойцовски нахохлился.
– Да зачем же немцам и румынам разрушать его, товарищи командующие?! – изумился он с такой непосредственностью, словно перед ним сидели не высшие командиры обороны города, а несмышленые новобранцы. – Наоборот, они беречь его будут.
– Ну да… – пробормотал генерал-лейтенант Софронов, и трудно было понять, подтверждает он доводы своего подчиненного или же воспринимает их с иронией. – Беречь. Румыны…
– Да потому что лучшего ориентира для артиллерийской стрельбы и для ориентирования авиации противника, нежели этот над портовым молом выступающий «светильник», просто придумать невозможно, товарищи командующие. Он и ночью любую вражескую эскадрилью на рейд, порт и приморскую часть города наведет. Зачем им, румынам с немцами вкупе, бомбить маяк, если бомбить им, товарищи командующие, нужно порт – с его судами, складами и причалами?! Причем с помощью этого же, на всех картах указанного и с абсолютной точностью к местности привязанного маяка.
