Едва все эти действия были предприняты, контр-адмирал Горшков вызвал Гродова к себе в штабную каюту и сообщил о том, что произошло у Тендровской косы. Выслушав его, майор даже не решился уточнять: действительно Райчев погиб или все еще остается какая-то надежда? Он вспомнил, как происходило прощание, как полковнику флота не хотелось выходить в море на эсминце «Фрунзе» и вообще в море, и сказал себе: «Полковник флота предчувствовал, что это – последний его выход в море».
– Создается впечатление, – проворчал Горшков, глядя куда-то в сторону, – что с самого начала операции «Севастопольский конвой» все пошло не так.
– Начало, действительно, не самое многообещающее, – вынужден был признать Гродов. – Но события еще только разворачиваются. Все будет зависеть от нашего полкового десанта и его орудийно-авиационной поддержки.
– Убеждал же я Владимирского, что не нужно суетиться с предрассветным выходом эсминца, – почти после каждого слова нервно ударял контр-адмирал кулаком в полусогнутую ладонь. – Нет, он ослабил конвой, погубил эсминец, уменьшил орудийную поддержку десанта, словом, поставил под удар всю операцию. А все потому, что на первом месте у него были не здравый смысл, не тактический расчет, а непомерные адмиральские амбиции.
Дмитрий почувствовал, что, знай его Горшков чуть получше, он выразился бы еще острее, поскольку, судя по всему, никогда не был высокого мнения о человеческих и командных качествах своего непосредственного начальника. Но теперь им обоим было не до раздоров.
Уже развернув на столе карту предполагаемых десантирований, контр-адмирал еще с минуту смотрел на нее, поигрывая желваками; ему нужно было время, чтобы вернуть себе душевное равновесие.
– Впрочем, – остановил себя новый начальник десанта, – начну с приказа командующего оборонительным районом, который появился сегодня утром. В нем предписывается высадить в районе Григорьевки морской десант с целью дальнейшего овладения районом Новая Дофиновка – Спасательная станция, – подкреплял Горшков ударом указательного пальца название каждого населенного пункта. – При этом 157-я дивизия, при поддержке приданной ей артиллерии и танкового батальона, должна нацеливать свои удары на район Корсунцы-Лузановка, с развитием наступления на поселок Шевченко и хутор Петровский. В то время как заметно пополненной 421-й дивизии предстоит отбросить румын к совхозу Ворошилова и сомкнуть фланг со своими соседями в районе поселка Шевченко.
– Наступление, – поинтересовался Гродов, – будет осуществляться только двумя этими дивизиями и несколькими отдельными подразделениями Восточного сектора?
– Частям двух других секторов приказано вести активные действия в обороне.
– И только… – по привычке, поиграл-подергал левой щекой Гродов, как делал всякий раз, когда был чем-то недоволен.
– Понимаю, что это позволит румынам перебросить значительное подкрепление в Восточный сектор, однако сил для расширения зоны обороны во всех секторах сразу, а тем более – удержания новых территорий, у совета оборонительного района, как меня известили, нет.
Офицеры понимающе помолчали.
– Воздушный десант, – объявил Горшков, – высаживается в час тридцать ночи; высадка роты Зубова состоится в два ночи, с борта «морских охотников», которые подойдут с Одесской военно-морской базы; и, наконец, ваши бойцы, Гродов, начинают цепляться за берег в три часа. Параметры действий двух наших дивизий мы уже определили. И последнее: вся операция должна завершиться к исходу дня, после слияния вашего полка с основными силами Восточного сектора.
14
Три «морских охотника» приблизились к едва освещенной лунным сиянием косе, словно бы отгораживающей море от лимана и целого архипелага плавневых островков; три других приблизились к небольшому заливу, по другую сторону прибрежного поселка. Солдатам незначительного румынского гарнизона в сонном бреду не могло причудиться, что советскому командованию придет в голову высаживать десант именно здесь, вдали от Одессы и Очакова, не говоря уже о Николаеве, расположенном почти в пятидесяти километрах отсюда, на левом берегу Бугского лимана. Правда, недавним приказом им было велено усилить охрану морского побережья, однако лейтенант воспринял его как обычную антидиверсионную меру предосторожности.
Тем временем неподалеку, у шоссе, расположились склад с горючим, автобаза и зенитная батарея. Кроме того, на территории приморского пансионата немцы решили устроить госпитальный санаторий для выздоравливающих офицеров, а рядом – базу торпедных катеров, которые бы поддерживали румынский флот во время морской блокады Крыма.
Все эти точки командованию флота уже были известны, разведка нанесла их на огневые карты, и именно на них нацелены были два отряда морских пехотинцев почти по пятьдесят бойцов в каждом.
Когда катера еще только приближались к заливу, в глубине которого терялось устье некогда широкой степной реки, в воспоминание о коей остался огромный, испещренный островками лиман, на ходовом мостике флагманского катера завершалась последняя рекогносцировка операции. Говорил в основном командир десантного отряда «малых охотников» Осьминов.
И хотя все те пункты «таблицы боя», на которые обращал сейчас внимание капитан-лейтенант, командиру роты уже были известны, тем не менее Зубов слушал его сосредоточенно, пытаясь поминутно запоминать те действия, которые станут определяющими в развитии операции.
– «Канцеляристика» наша, старший лейтенант, в том и заключается, – поспешно вводил в «курс понимания» особенностей своей «малой эскадры» ее командир, – что высаживать тебя поручили не бронекатерам, сторожевикам или мощным мониторам, а мне, с моими «малыми охотниками». Но тогда вырисовывается вопрос: «Что такое есть этот самый «малый морской охотник»? Сразу отвечу: на броненосец он смахивает мало. Корпус деревянный, орудия-«сорокапятки» при двух пулеметах.
– Так, корпус этого катера действительно деревянный?! – почти изумился Зубов.
– Доски в три слоя, с противопожарной прослойкой – только-то и всего. Чтобы на магнитные мины не нарываться.
– Это как же получается? – уточнил старший лейтенант, просто отказывавшийся верить, что столь большие боевые катера, до двадцати семи метров в длину, смастерены были из «деревяшек». – Я еще понимаю, почему у тральщиков днища обычно деревянными делают. Но чтобы такой вот боевой катер…
– Зато живучесть катера очень высокая, поскольку он поделен на девять автономных отсеков. К тому же – у него три двигателя, причем каждый со своим рулем!
– Уже зауважал, – искренне признался Зубов.
– Нас, конечно, не для высадки десантов, а для борьбы с подводными лодками противника готовили, поэтому на борту у каждого – до двадцати малых глубинных бомб да по четыре заградительные мины… Но оказалось, что на вооружении у румын всего одна-единственна субмарина, да и ту они берегут для всеобщего устрашения всего Советского флота. Словом, ты, пехота, не боись: на берег мы твою роту доставим.
– А с берега снять сумеете?
