Только очнувшись в плену, Гродов понял, что уложили его ударом сзади, прикладом по голове. Как оказалось, неподалеку от штаба квартировал разведвзвод, который в рейде против десантников не участвовал. Его бойцы и были направлены на ликвидацию диверсионной группы русских. Там же он узнал, что Малюта погиб, а на легкораненого в бедро сержанта Жодина румыны набросились в ту минуту, когда он пытался хоть как-то перевязать себя.
До утра их обоих держали в комнатушке какого-то дома, неподалеку от все еще пылающего штаба, и, придя в себя, Гродов прежде всего спросил, что с Малютой. Узнав, что тот погиб, сказал, с трудом произнося слова:
– Не погиб он, сержант. Отныне ефрейтор Малюта – это я. Здесь нет майора Гродова, нет Черного Комиссара, есть только ефрейтор Малюта, который немного владеет молдавским, поэтому-то и пошел в разведку в мундире румынского рядового.
– Как скажешь, командир. По молодости шкодной, меня дважды в милицию загребали, как вести себя на допросах, знаю.
– Поскольку ты пошел в нашем обмундировании, можешь оставаться под своей фамилией, и, кроме того, ты мой командир.
– Как же мы так попались им, товарищ майор? Неужели фраернулись?
– Не «фраернулись», сержант, – как можно жестче осадил его Гродов, – а уничтожили все плавсредства десанта, уменьшили армию противника как минимум на три десятка солдат и офицеров, уничтожили вражеский штаб. Уверен, что сегодня румынам будет не до атак на позиции нашего полка.
– Сегодня – это уж точно, – попытался Жодин вернуться в привычное состояние отчаянного балагура.
– Теперь следует подумать, как отсюда выбираться. – Мысленно же Гродов сказал себе: «А ведь полковник Бекетов, кажется, предчувствовал, что резерв твоего фронтового везения исчерпался. Зря ты не прислушался к его предостережению, зря…». Однако сказать такое он мог только самому себе, и только мысленно.
31
Уже совсем рассвело, когда дверь комнатушки открылась и на пороге восстал приземистый, не в меру располневший офицер со стеком в руке.
– Может, расстрелять их или повесить на площади, как считаете, господин капитан? – спросил другой офицер, который пытался рассмотреть пленных через спину своего командира.
– Из штаба дивизии позвонили, что их хочет допросить сам полковник Нигрескул, – вальяжно, лениво пережевывал слова капитан. – Не знаю, зачем они ему понадобились, но приказ есть приказ.
– Очевидно, потому и понадобились командиру дивизии, что это – морские пехотинцы и наверняка служат в полку Черного Комиссара, которым очень интересуются и сам полковник, и наша разведка.
– Слишком много предположений, лейтенант, – все так же лениво ворочал языком толстяк. – Вам это явно не по чину. Пришлите сюда фельдшера, пусть осмотрит их и перевяжет, после этого отправим машиной в штаб дивизии. Только об охране позаботьтесь.
Лейтенант тут же ушел, чтобы распорядиться насчет фельдшера и машины, и капитан тоже намеревался уйти, но в последнее мгновение вдруг передумал и уже через плечо спросил:
– Кто-то из вас хоть немного понимает по-румынски?
– Как видите, я немного знаю молдавский, – ответил Гродов, с трудом, вдоль стенки, приподнимаясь. Чувствовал он себя прескверно: голова разламывалась от невыносимой боли, по лбу все еще сочилась кровь, затекая на заплывшие глаза. Ребра болели от пинков, которыми его награждали солдаты, пока доставляли до этой «темницы». – Позвольте представиться: ефрейтор морской пехоты Малюта.
– Молдавского языка, ефрейтор, не существует, есть только бессарабский диалект румынского.
– Я не специалист в этих вопросах, господин капитан.
– Вы молдаванин? Бессарабец? – только теперь снова повернулся к нему лицом офицер.
– Наполовину, господин капитан: мать была молдаванкой, отец – украинцем, но тоже из бессарабцев, от них и язык, который, не скрою, мне очень нравится. Особенно уважаю молдавские, простите, румынские песни.
Капитан подошел к нему чуть поближе, смерил взглядом от кончиков сапог до головы и, тяжело дыша, пробормотал:
– От расстрела или виселицы это вас, ефрейтор, не спасет. Но слышать нечто подобное от морского пехотинца было приятно.
Капитан ушел, а в те минуты, которые остались до прихода к ним фельдшера, Жодин успел оценить его ход:
– Для начала, командир, вроде бы неплохо: и подозрение в том, что ты – Черный Комиссар, отведено, и вообще…
– …И вообще из этого знакомства можно будет извлечь кое-какую пользу, – завершил его мысль Гродов.
Под усиленным конвоем их отвели в лазарет, устроенный в том же помещении, в котором, как свидетельствовала пробитая пулей вывеска, когда-то находился сельский фельдшерский пункт. Там им промыли и обработали раны – как оказалось, у Жодина пуля прошла по касательной, – перебинтовали и даже напоили кипятком.
Прежде чем их посадили в крытую немецкую машину, к Гродову подошел невысокий, плотного телосложения лейтенант.
– Мне сказали, что вы неплохо владеете румынским, ефрейтор.
– В чем нетрудно убедиться, – сдержанно заметил Гродов.
– Я командир того самого разведвзвода, который задержал вас. И мне же приказано доставить вас в разведотдел штаба дивизии.
– И что вам мешает сделать это? – поморщившись, спросил Гродов.
В зеркале, подвешенном на стене лазарета, майор увидел человека в чалме из бинтов, и теперь время от времени возрождал это странное видение, представляя себе, как он выглядит в глазах вражеских офицеров.
– Хочу задать вопрос. Не в виде допроса, а просто из любопытства. Вам приходилось встречаться с Черным Комиссаром?
– Насколько обычный ефрейтор может встречаться с командиром полка. Видел его на позициях, видел в бою.
– Вы тоже участвовали в высадке десанта в районе Аджалыка?
– Общеизвестно, что в нем участвовал весь полк.
– И Черный Комиссар высаживался вместе со всеми?
– Естественно. Я так понимаю, что вам хотелось бы встретиться с ним в бою; особенно – в штыковом или в рукопашном?
Лейтенант уловил в его словах явный подвох, зло сверкнул глазами и приказал конвоирам:
– В машину их. Связать. В местечко, в штаб дивизии. За малейшее неповиновение наказывать пинками.
Двух связанных моряков охраняли четыре румынских солдата. Еще два солдата сопровождали машину на мотоцикле.
– Если бы они знали, кто к ним попал в действительности, – едва слышно, сквозь зубы, процедил Жодин, демонстративно сплевывая на носок ботинка ближайшего румына, – наверняка конвой состоял бы из целой роты.
– Среди них могут быть молдаване, – предупредил его Гродов, напоминая, что все они в той или иной степени знают русский.
Перед тем как передать пленных диверсантов армейской контрразведке, их действительно пожелал видеть сам командир дивизии Нигрескул – поджарый, с высокомерным взглядом и правильными чертами лица, в которых отражалась мужская красота его римских предков.
