Привычка этого офицера завершать каждую фразу воспроизведением слов, которыми она начиналась, почему-то особенно раздражала Семёнова. Хотя всякий раз переводчик произносил это свое повторение очень учтиво, слегка разрывая тонкую кожицу губ на желтоватом оскале длинных и крепких, словно березовые кругляшки в деревенской ограде, зубов.
– Однако большинство казаков подчиняется разным командирам, большинство казаков… А иногда вообще никому не подчиняется. Поэтому было бы хорошо, если бы господин генерал-лейтенант Семьйонов, – фамилия атамана так до конца и не далась переводчику, и, наверное, только потому, что старался произносить он её особенно тщательно, – собрал все казачьи отряды под одним руководством, было бы хорошо…
– Мы, то есть я, а также генералы Бакшеев и Власьевский, – кивком головы представлял Семёнов сидевших по обе стороны от него офицеров, – уже работаем над этим. Предполагается организовать пять полков: два артиллерийских дивизиона и одну отдельную комендантскую сотню, объединив их под командованием генерала Бакшеева в Захинганский казачий корпус.
– Да, в Захинганский корпус? – с радостной, почти детской улыбкой уточнил переводчик. – Генерал Бакшеев возглавит? Он возглавит Захинганский?
В этот раз он толковал своему генералу столь долго и старательно, будто разъяснял ему тайную мудрость императорского послания. А когда тот, доселе невозмутимый, что-то коротко, грозно, и в то же время почти не открывая рта, прокричал в ответ своим, на удивление высоким пищащим голоском, переводчик снял очки, любезно, почти подобострастно поклонился, снова водрузил их на нос и, вцепившись в оправу костлявыми ручками, проговорил:
– И это оцень-то правильно. Господин генерал именно так и настроен был приказать. – Однако не успел атаман победно переглянуться со своими генералами, как тот продолжил: – А вот подчиняться ваш казачий корпус будет главе военной миссии в Тайларе господину подполковнику Таки, подчиняться… – показал он на дремавшего рядом с начальником разведотдела штаба Квантунской армии полковником Исимурой полнолицего чиновника в штатском.
Семёнов отреагировал на эти слова так, словно на него попали выплеснутые из окна помои.
– Простите, – приподнялся он, упираясь в стол, побагровевшими кулаками. – Я сказал, что корпусом будет руководить присутствующий здесь генерал Бакшеев, лучший из моих генералов.
– Вы так сказали, да, – ничуть не смутился переводчик, даже не пытаясь донести до сведения Томинаги возражение атамана.
– Потому что так решил мой военный совет.
– И оцень-то правильно. Корпусом будет командовать генерал Баксеев, – заставил он передернуться вышеназванного, когда тот услышал, как искажают его фамилию. – А вот генерал Баксеев будет повиноваться подполковнику Таки, генерал Баксеев, – снова последовало указание рукой на безразличного ко всему происходящему офицера в штатском.
– Но так не может быть. Смею заверить, в соболях-алмазах, что генерал Бакшеев как командир корпуса может подчиняться только главнокомандующему российскими войсками. То есть мне. И будет только мне, и никому другому!
– «В соболях-алмазах», да? – придурковато улыбнулся маленький японец. Похоже, эта присказка атамана совершенно сбила его с толку. – Генерал в соболях, да?
– Причем тут соболя?! – нервно отмахнулся Семёнов. – Это я так, по привычке, к слову. Смысл моего возражения в…
– Генерал Баксеев подчиняется главнокомандующему, да, – перебив, скороговоркой согласился переводчик и тотчас же несколькими словами передал своему шефу суть недоразумения. Тот набыченно опустил голову, что-то резко и зло проревел, и, сверкнув глазами в сторону Семёнова, заставил его вздрогнуть.
Так, по-самурайски, Томинага мог вести себя только в одном случае, – если бы решил тотчас же казнить обнаглевшего казачьего атамана. – Но вы как главнокомандующий отныне будете под началом у главы миссии подполковника Таки
[27]
, главнокомандующий, да…
От неожиданности Семёнов даже приподнялся, и Курбатов понял, что переводчик довел его до крайней стадии внутреннего кипения. Ротмистр еле слышно кашлянул, решаясь: следует ли ему вмешаться или нет. Он знал, как болезненно и мстительно реагируют японские военные на малейшее нарушение субординации. На самое, казалось бы, на взгляд русского человека, незначительное проявление какого-либо неуважения к старшему по чину, должности или возрасту. Знал это и Бакшеев, поэтому тут же бросился спасать «лицо» верхглавкома:
– Я так полагаю, что имеется в виду подчинение на союзнической основе. – Он произнес это вполголоса, но его вечно багровое лицо приобрело при этом лиловый оттенок человека, задыхающегося от астматического приступа.
– Что значит: «подчинение на союзнической основе»? Что за хрень такая?! – ощетинился атаман против командира корпуса так, словно тот сам придумал подобную «хрень».
– Это значит, что господин Таки будет осуществлять оперативную связь между мною и штабом Квантунской армии. Я верно вас понял, господин офицер?
– И оцень-то правильно: союзническое подчинение, да, – избрал наиболее приемлемую для себя форму ответа капитан-переводчик. – Союзническое, да, – буквально смаковал он новое для себя словцо. Но вы оба подчиняетесь подполковнику Таки; союзническое подчинение, да…
Казачьи генералы многозначительно переглянулись. Однако им только казалось, что у них есть право не соглашаться с японцами, возражать и вообще демонстрировать какие бы то ни было формы протеста. Вид японского генерала Томинаги обоим ясно говорил, как тот только и ждет-недождётся, когда они сорвутся. Упершись руками о колени, самурай напряженно застыл в позе борца, готового в любую минуту броситься на врага.
– Соглашайтесь, атаман, – едва слышно обронил Курбатов. Семёнов оглянулся на него и понял: тот попросту не удержался, это у него сорвалось.
Однако, маленький лингвист тотчас же перевел взгляд на ротмистра. Вслед за ним тоже сделал и Томинага. Даже доселе дремотно «отсутствовавший» подполковник в штатском, и тот заинтригованно взглянул на рослого казачьего офицера, на погонах которого красовался вензель из букв «АС», то есть «Атаман Семёнов». Почти нечаянно оброненной фразы оказалось вполне достаточно, чтобы они «учуяли» в Курбатове не только влиятельного офицера, но и своего единомышленника.
Но именно данное обстоятельство заставило опытного интригана Семёнова насторожиться и сделаться уступчивее. Он знал, насколько опасно, когда японцы начинают ощущать за его, атамана, спиной присутствие человека покладистого, которого легко можно превратить в своего союзника, агента и, наконец, в безвольную марионетку.
