– Завтра же и прикажу! – резко ответил Семёнов, хотя знал: никакого приказа не последует и последовать не может.
– И-осень-то харасо! Прикажешь завтра и харакири будешь делать завтра, а не сегодня. Или будешь делать харакири прямо сейчас? – уже откровенно издевалась над ним женщина, чего в Японии по отношению к мужчинам обычно никогда не позволяется.
– Разогнался! – проворчал Семёнов и, понимая, что на сегодня любовь исключена, поднялся, чтобы решительно уйти. Навсегда.
– И-осень-то харасо! И-что сейчас генерала делает: он делает себе харакири или идет в постель к Сото?
Эти слова остановили Семёнова уже у порога, как выстрел в спину.
– Сейчас я не себе, а тебе харакири делать буду, паршивка узкоглазая! – прорычал он, врываясь к Сото в комнату и чувствуя, как к нему возвращаются и вся его неуемная мужская сила, и вся его нерастраченная в походах любовная страсть.
26
Когда в дверь постучали, Семёнов осторожно, неохотно снял с груди голову уснувшей на нем женщины и, так и не открыв, поднялся.
– Прошу великодушия, ваше превосходительство, – проговорил адъютант, слегка приоткрыв дверь, но не заходя в проем. – Доставили поручика Живалова.
– Какого еще Живалова, и почему «доставили»? – спросонья ничего не поняв, ощетинился атаман.
Он явно был озабочен. Завтра утром Сото должна отбывать в Порт-Артур. Но если бы эта поездка ограничилась только Порт-Артуром, где атаман мог бы навещать её без особых проблем! Дело в том, что оттуда, самолетом, её могут переправить то ли в Токио, то ли сразу же в Анкару. Там какое-то время она должна стажироваться в качестве сотрудницы посольства.
Хотя никакой уверенности не имелось, что за то время, пока японка соблазняет русского атамана, планы её шефов не изменятся и они не решат, что благоразумнее сразу же перебросить её в Германию, Венгрию или в Северную Италию, под крыло Муссолини. Куда именно, безразлично; единственно важно – чтобы в Европу. Очень уж ей хотелось проверить себя в амплуа настоящей западной леди.
К тому же в перерывах между вулканическими извержениями страстей Семёнов сумел убедить Сото, чтобы она постаралась попасть в Германию, где могла бы встретиться с полковником Курбатовым.
– Объясни своим шефам, – урезонивал он, – это в ваших интересах: не упустить такого спецагента из виду. Не потерять влияния на него.
– И-осень-то харасо, – охотно соглашалась японка. – Объясню. – Найду полковника и прикажу, чтобы он вернулся в Маньчжоу-Го. От имени господина генерала или императора Хирохито прикажу.
– Ну, с Маньчжоу-Го – это уж как получится, поскольку у германцев на него тоже виды имеются. Однако обещаю, что, со своей стороны, тоже поговорю с кем надо, чтобы использовали тебя в Германии. Или, в крайнем случае, в Венгрии.
– И-осень-то правильно, я готова работать в Германии, где будет полковника Курбатов. Тогда полковника и-будет служить императору. Прикажу – и будет.
– Ты хоть видела когда-нибудь этого офицера?
– Нет, но мне дадут фотографию.
– Да я не о том. Фотография – это фотография, а тут перед тобой предстанет настоящий казак, мощный, красивый, настоящий князь… Влюбишься в него – пристрелю, – как-то на одном дыхании пригрозил атаман.
– Сото в полковника не влюбится. Это полковника влюбится в Сото, – на свой манер «успокоила» его японка, после чего вышла в соседнюю комнату и позвонила кому-то по телефону.
Семёнов слишком плохо знал японский, чтобы перевести весь её разговор, да к тому же говорила она негромко. Тем не менее он отчетливо уловил, как дважды прозвучала фамилия Легионера.
– Твоего начальника не удивило, что ни с того ни с сего ты вдруг заговорила о полковнике Курбатове?
– И-нет, не удивило, – спокойно ответила женщина.
– Странно.
– И-почему странно? И-меня специально прислали сюда, чтобы я выяснила, где находится полковника Курбатов. И-осень-то харасо: я выяснила. И получила задание от вас, господина генерала, установить контакт с полковника Курбатов. Я получила. И-осень-то харасо!
Пока атаман, осмысливая новый сюжетный поворот их встречи, приходил в себя, японка уже бережно уложила свою головку на низ его живота и в очередной раз принялась преподносить ему урок любовного таинства, которое она называла «поцелуй лепестка на рассвете». У генерала это случалось несколько раз с другими, однако ничего подобного тому, что он ощущал во время ласк губами Сото, не встречал. Впрочем, и какой-то особенности уловить тоже не сумел.
В конечном итоге, генералу было совершенно безразлично, куда именно забросят его женщину. Самое страшное для него начиналось с завтрашнего утра: Сото опять не будет рядом. Если бы недоброжелатели из штаба Квантунской армии и японской администрации в Манчжурии знали, сколь мучительна для русского атамана разлука с ней, они бы почаще устраивали их свидания, чтобы в конце концов извести его расставаниями. Не исключено, что тогда одно из них и в самом деле закончилось бы совершением священного обряда харакири.
Однако все эти терзания – эмоции. А пока что… Вот уже почти сутки генерал и Сото не поднимались с постели, стараясь не тратить попусту времени ни на выяснения житейских реалий, ни на размышления о будущем. Пока что им прекрасно жилось в дне насущном, где все еще хватало и хлеба, и греха.
Но, похоже, что и это уже в прошлом, страницу которого только что перевернул адъютант главкома полковник Дратов, чью голову в дверном проёме атаман сейчас с удовольствием прострелил бы.
– Поручик Живалов – это командир отряда диверсантов, прошу великодушия, – не унимался адъютант, стоя под дверью номера Сото. – Явился по вашему приказу. «Доставили» – это к слову. Но замечу, что речь идет о деле, не терпящем отлагательства.
Одеваясь, генерал с тоской поглядывал на остававшуюся в постели женщину. Чуть прикрытое лёгким пестрым халатиком тело её безмятежно разметалось по измятой белизне простыней, соблазнительно маня и вызывающе упрекая его. Пол рядом с постелью был заставлен подносами, пустыми бутылками и остатками блюд, которые им доставляли в номер. В воздухе витал запах плоти.
Было время, когда атаману казалось, что он всего лишь некстати привык к этой женщине; затем появилось ощущение, что влюблен… Когда же Сото вновь возникла в его бытии, генерал вдруг понял, что чувства здесь ни причем. Просто, находиться рядом ней, ощущать её близость, предаваться греховным усладам – это и есть то естественное состояние, при котором жизнь стоит именовать жизнью.
Застегивая китель, генерал вновь взглянул на Сото. Слегка приоткрыв глаза, она сонно и в то же время – всепонимающе улыбнулась и, вскинувшись всем телом, словно рыба-кета перед погибельным метанием икры, вновь умиротворенно уснула. Время шло, а генерал все стоял над женщиной, любуясь красотой её лица и восхищаясь изысканностью фигуры.
