– Гестапо знает все, – решительно заявил обер-диверсант, пригласив Курбатова и фон Тирбаха в свой кабинет во фридентальском замке. – Оно знает даже то, что все знает только оно. Вот данные о бароне Георге фон Тирбахе, – положил он перед Виктором листок с отпечатанным на машинке текстом. – Если говорить о нём с, в общем… Странноватая личность. Лишь по чистой случайности этого старого монархиста и хранителя родовых руин не отправили в концлагерь. Хотя доносов на него более чем достаточно.
– То есть не внушает доверия?! – посуровело лицо Виктора.
Он уже хорошо был ознакомлен с тем, как гестапо и СД расправлялись со всеми неблагонадежными, в том числе с генералами и даже фельдмаршалами, которые выявились в ходе недавно раскрытого заговора против Гитлера. И не желал, чтобы хоть какая-то частица тени пала на его имя.
– Можно выразиться и так, дьявол меня расстреляй, – признал Скорцени.
– В таком случае я не желаю знать этого человека.
Услышав заявленное, Скорцени снисходительно ухмыльнулся. Неужели этот русский германец решил, что его пригласили сюда, чтобы вселить в него недоверие к старому чудаку Георгу фон Тирбаху?! Оскорбительная недооценка!
– Нет, барон, «в таком случае» вы завтра же отправитесь по адресу, который указан на этом листике, – постучал он пальцем по бумажке. – Причем не один, а в сопровождении полковника Курбатова и майора фон Бергера. Надеюсь, что присутствие еще двух офицеров, один из которых является истинным германцем, – слегка резанул он слух и самолюбие барона акцентом на арийской крови, – укрепит доверие к вам со стороны владельца руин замка Шварцтирбах.
– Присутствие этих господ, несомненно, укрепит… – поддержал его оберштурмфюрер, мельком взглянув на безучастно стоявшего рядом князя. Хотя особого энтузиазма это предложение у него не вызывало.
Возможно, Курбатов и фон Бергер действительно согласятся составить его свиту, но охотно ли сделают это? К тому же барону не хотелось вмешивать в свои дела кого бы то ни было, особенно князя Курбатова. Ему казалось, не по-офицерски это, не по-дворянски.
– Что же касается репутации владельца старого замка, то пусть он вас не огорчает, – продолжил обер-диверсант рейха, не поддаваясь никаким сомнениям. – Считайте, что я великодушно взял его на себя. Такое уж у меня призвание в Третьем рейхе – брать на себя проступки и страхи врагов и недоброжелателей его.
– Благословенная Богом миссия, – признал барон. – Впервые слышу о таковой, но, судя по всему…
– Теперь на мне грехи стольких престолопреклонных графов, баронов, князей и даже несостоявшихся принцев, – заверил его Скорцени, – что беспокойство небес по поводу души фон Тирбаха мне тоже простится. Кстати, своим самым большим достоянием изрядно обедневший барон считает уже упомянутые руины допотопного замка. Не спорю, возможно, когда-нибудь вы, оберштурмфюрер, сумеете отстроить его. Но пока что нас больше интересует то обстоятельство, что старый монархист владеет отдаленным хутором, удачно расположенным в лесу, на берегу речки, рядом с изрытым пещерами каньоном, – Скорцени прервал объяснение и обвел своих слушателей многозначительным взглядом.
– Ясно, господин оберштурмбанфюрер. Барон, вместе с его лесными угодьями, еще может пригодиться нам для развертывания партизанско-диверсионной борьбы с оккупационными войсками, – уловил ход его мыслей Курбатов.
– Иначе какие же мы, дьявол меня расстреляй, диверсанты? – поддержал его Скорцени. – Можете не сомневаться: земли барона нам неминуемо пригодятся. К тому же, судя по развитию событий, довольно скоро. Но к этому разговору, господа, мы еще вернемся. К слову, – обратился он к Тирбаху, – вам нелишне будет знать, что первый донос на Георга фон Тирбаха сочинил, как это ни убийственно звучит, его родной сын.
– На какое только отступничество ни решаются люди, чтобы доказать свою лояльность, – смиренным голосом всепрощающего пастыря прокомментировал это сообщение новообращенный эсэс-барон. Он и сам всячески старался доказать преданность той идее, с которой пытался породниться, вступив в ряды СС.
– …За что старый Хранитель Руин тотчас же лишил своего отпрыска наследства, и, в частности, права на любимый замок Шварцтирбах. Улавливаете, к чему я клоню?
– Пока что только в общих чертах.
– А важно, чтобы вы осмысливали не только мои поступки, но и побуждения к ним.
– Но я не притязаю на наследство, – слегка зарделся Виктор, уловив в словах Скорцени явный намек на то, что путь к нему открыт.
– Притязаете, – жестко осадил его обер-диверсант, – еще как! И никаких церемоний по этому поводу, никаких! Тем более что от морально-этических терзаний вас избавляет смерть молодого Тирбаха, павшего от пули украинского партизана, где-то в северной части Волыни. Для общей информированности сообщу, что он служил квартирмейстером полка СС. Но теперь его нет, а никаких иных наследников у старого монархиста не имеется, мои люди проверили.
– То есть вы советуете стать официальным претендентом на развалины замка и всё прочее?
– Не советую, а приказываю. Причем вы вступите во владение наследством, независимо от того, пожелает этого отъявленный монархист Георг фон Тирбах или нет. Донос сына по-прежнему висит над ним ножом гильотины. И, если понадобится, ему напомнят об этом в любую минуту.
– Однако же будем снисходительны к Хранителю Руин, господа, – примирительно предложил Курбатов. – Хотя бы потому, что нам предстоит побывать у него в гостях.
35
– Прошу великодушия, господин командующий, – самым наглым образом вторгся в стратегические грезы генерала полковник Дратов.
– Что там еще? – недовольно проворчал Семёнов. Он терпеть не мог, когда врывались в его «императорские размышления» о будущем России и Европы.
– На проводе – генерал Судзуки.
– С чего вдруг?
– Сие пока что никому не ведомо.
– Кстати, он так и представился как «генерал Судзуки»?
– Как генерал и как Судзуки. Теперь, прошу великодушия, он уже не выдает себя за «капитана-переводчика Куроки», – уловил суть его вопроса адъютант.
– Почему это?
Такого вопроса адъютант явно не ожидал. К тому же оба они понимали, что ответ на него следует искать в ведомстве штабс-капитана Фротова. Тем не менее полковник решил рискнуть:
– А какой в этом смысл, прошу прощения? Теперь генерал предпочитает играть в открытую. И не только он один. Поняв, что война проиграна, многие азартно пойдут ва-банк, решив, что ни скрывать, ни терять им уже нечего.
– Вот и я не знаю, почему, в соболях-алмазах!.. – процедил Семёнов, поднимая трубку с зажатым микрофоном у себя в кабинете.
– Господин генераль Семёнов размышляет над картой боевых действий, господин генераль Семёнов? – услышал он в трубке вкрадчивый, с явной ехидцей, голос генерала.
– Над ней уже нечего размышлять, генерал Судзуки, – ответил атаман мужественным басом оскорбленного в своих лучших чувствах, соскучившегося по поединкам рыцаря.
