– Понятно, – мрачно согласился атаман.
– Рассуждаем дальше. Воспользоваться личным оружием до нашего приезда вы, господин генерал, не пожелали. – Майор умышленно выдержал паузу, давая возможность генералу объяснить эту свою «оплошность», но увидев, как, осознав собственное малодушие, тот молча поник головой, продолжил: – Ну а теперь уж никакого баловства с ним мы вам и не позволим.
– Это мои стенания, господин майор, – угрюмо заметил Семёнов. Слишком уж больно задел его данный укор в слабоволии. Он и сам понимал, что детей давно необходимо был куда-то определить, а самому то ли бежать, то ли оказывать сопротивление при аресте и ставить «точку» пулей, оставленной для себя. – Зачем же так, в душу, в соболях-алмазах? Хотя согласен: не по-офицерски у меня все как-то пошло, не по-георгиевски.
– Спасаться бегством в Корею вы тоже не решились, – не стал щадить его самолюбие Петраков. – Впрочем, если бы вы оказались на территории самой Японии или другой страны, подконтрольной ей, наше правительство немедленно, в ультимативном порядке, потребовало бы вашей выдачи. И японцы вынуждены были либо сдать вас, либо предъявить для опознания ваше тело. Как видите, это западня. Положение катастрофично. Поэтому торговаться с нами не советую.
– Чего конкретно вы намерены добиться от меня?
Майор подошел к открытому настежь окну, постоял, подставляя лицо освежающему морскому ветру, и неспешно выкурил сигарету.
– Ответ вам известен лучше, чем мне или кому бы то ни было в Москве, – произнес он после того, как вдоволь налюбовался красотой вида, открывавшегося из генеральского кабинета. – Нас интересует все, что связано с похищенным из запасов Колчака золотом, а также со всеми счетами в банках, открытых на ваше имя или имя любого из известных вам в Белом движении людей.
– Видите ли, господин майор, никакого золота у меня уже нет, за годы войны…
– Я не требую немедленного ответа, – отказался выслушивать его майор. – Понимаю: следует подумать, собраться с мыслями, свериться по каким-то своим записям; возможно, с кем-то из своих подчиненных, находящихся неподалеку, посоветоваться. У вас будет время всё хорошенько обдумать и изложить письменно. Причем советую подать эти сведения в виде покаянного послания на имя товарища Сталина.
– Но, видите ли…
– Я ведь предупредил, – впервые за все время их встречи металлом зазвенел голос старого, опытного энкавэдиста, – что вам не следует торопиться с ответом. А тем более – впадать в амбиции и горячиться. Кстати, в другом письме на имя Сталина вы назовете всех своих генералов и старших командиров воинских частей, а также командиров карательных отрядов. Указав при этом их местонахождение, а также наличие родственников в России. Словом, все, что известно о них самих и их семьях. Опять же, в ваших интересах, чтобы эти сведения были как можно более полными и достоверными. Если только вам не безразличны ваша судьба и, главное, дети.
С минуту атаман нервно отбивал кулаками дробь по коленям, пытаясь погасить в себе нахлынувшую ярость. Слишком долго, в течение целых десятилетий, вживался он в роль главнокомандующего – вершителя судеб, чтобы теперь вот так, безропотно, принимать угрозы невесть откуда явившегося в его дом майоришки. Да к тому же краснопёрого.
– Хорошо, все, что я знаю – изложу письменно, в соболях-алмазах, – наконец произнес он, с огромным трудом утихомиривая нахлынувшую гордыню.
– Когда спустимся вниз, к этой теме возвращаться не станем. Как и к судьбе ваших детей. Там, за столом, будет протекать непринужденная, вполне дружеская беседа, в ходе которой вы поделитесь уроками своих побед в Первой мировой, а мы – своими во второй… Ничто так не объединяет офицеров разных армий, как общий враг. Разве я не прав?
12
Когда они возвращались к столу, Жуковский и офицеры-десантники напряженно наблюдали за их поведением и выражением лиц.
– Насколько я понял из книги «О себе», в Первую мировую вы, господа генералы, с боями прошли всю Польшу? – начал Петраков, посматривая то на атамана, то на Вечного Гостя.
Жуковский недоверчиво взглянул на атамана, но, даже уличив их обоих в игре на публику, наживку эту словесную все же проглотил:
– Именно так, почти всю Польшу, – медленно, неохотно произнес он. От природы серое, худощавое лицо его стало еще более бесцветным. На таком фоне неглубокий багровый рубец, пересекавший левую часть лба, казался еще более выразительным и зловещим.
– А каким образом в семнадцатом ваш полк оказался в Питере?
– Нас перебросили туда прямо с Румынского фронта, для охраны Временного правительства и подавления бунтов. Но еще до этой переброски Григорий Михайлович, – кивнул он в сторону Семёнова, – обратился с посланием к военному министру этого правительства Керенскому. В то время в распропагандированных большевиками фронтовых частях начались беспорядки: неповиновение, дезертирство, митинги по любому поводу. Вот наш командир сотни и предложил собрать полк из монгол и бурятов, превратив его в карательный. В принципе, никто, в том числе и полковник Муравьев, который занимался тогда формированием армии, подчиненной Временному правительству, не возражал. Другое дело, что в то время всем было не до бурят-монгольских возможностей. А затем, уже будучи в Петербурге, Григорий Михайлович предложил силами юнкеров двух военных училищ захватить Таврический дворец, арестовать всех большевиков во главе с Лениным…
– Арестовать и расстрелять, немедленно, – добавил атаман. – Всех, вплоть до Ульянова. Побывав в Петросовете и в Генштабе, я ознакомился со многими документами и убедился, что Петроградский совет до половины, как, впрочем, и вся революционно-большевистская верхушка полностью, состоит из дезертиров и вчерашних уголовников, недавно освобожденных из тюрем.
Майор исподлобья взглянул на стариков – казаков, затем прошелся взглядом по своим подчиненным и предупредительно прокашлялся, как бы призывая беляков не зарываться, помня, с кем беседуют и в каком положении оказались.
– Понимаю, что мы по-разному смотрим на политическую подоплёку революции и Гражданской войны, – попытался смягчить наскок атамана его Вечный Гость. – Поэтому скажу лишь, что всю власть в Питере и в стране Григорий Михайлович предлагал передать Верховному главнокомандующему вооруженными силами Временного правительства генералу Брусилову.
– Но, к сожалению, Муравьев поспешил поделиться моими планами с Брусиловым еще до того, как я сам успел обсудить с генералом этот вопрос, – вновь вклинился в его рассказ Семёнов. – Естественно, что главком испугался, как бы его не заподозрили в намерении совершить военный переворот, и категорически запретил Муравьеву поддерживать мои замыслы. А меня самого предложил удалить из столицы, от греха подальше. Вот тогда-то я был осчастливлен мандатом комиссара Временного правительства по Читинской и Иркутской областям с правом формирования добровольческих отрядов из инородцев, казаков и вообще, кого угодно, лишь бы они готовы были сражаться под знаменами Керенского и Брусилова.
