– Правильно, в войну Боргезе бывал в Севастополе, где служили его боевые пловцы, поэтому понимает, что претворить свое бахвальство в жизнь будет непросто.
– Зато хорошо известно, что кое-кто из людей Боргезе, то есть из его боевых пловцов, всерьез заинтересовался известными вам «сокровищами Роммеля».
По инерции полковник начал было демонстрировать свое «знание предмета», напоминая себе и генералу, что речь идет о контейнерах с африканским золотом фельдмаршала, затопленных неподалеку от Корсики, где-то между этой французской территорией и итальянским островом Капри… Однако на самом взлете информационного вдохновения вдруг умолк и непонимающе уставился на Волынцева.
– В том-то и дело, – оценил мудрость его удивления атташе-генерал. – И намекаю тебе на сокровища фельдмаршала только потому, что так или иначе, а непосредственно заниматься этой операцией – с нашей стороны, естественно, – придется тебе и твоим итальянским смершевцам.
– То есть подполковника мы внедряем только потому, что появился выход на группу Черного Князя, которая всерьез способна заняться поисками «золота Роммеля»? – попытался, хотя и все еще неуверенно, развивать замысел Центра старый чекист. – А вся эта история с линкором – всего лишь прикрытие?
– В Центре мне уже дали понять, что, по всем военно-морским критериям, «Джулио Чезаре» – всего лишь груда все еще плавающего лома. Защита которого – вопрос не столько безопасности флота, сколько политического престижа нашей контрразведки. Ну и державы – тоже.
– И с нашей стороны подступается к этим сокровищам пока что только новоиспеченная графиня фон Жерми.
– Она – потомственная аристократка, полковник, – сухо заметил атташе-генерал. – В Европе это имеет принципиальное значение. Это во-первых. А во-вторых, поиски сокровищ фельдмаршала князь Боргезе намерен организовать в частном порядке.
– И Жерми рассчитывает внедриться в его окружение с помощью барона фон Штубера?
– Барон понадобился нам, чтобы под его прикрытием втянуть в игру подполковника Гайдука. Причем не исключено, что придется командировать нашего флотского чекиста в Швейцарию в качестве невозвращенца и официального жениха графини.
Произнеся это, генерал почти сочувственно взглянул на Рогова.
– Личная жизнь этой женщины за пределами отеля «Иллирия» меня не интересует, – обронил тот, скабрезно ухмыльнувшись. – Зато интересует другое: каков смысл нашего вторжения в операцию по поискам золота Роммеля? Мне понятны порывы соплеменников фельдмаршала, считавших награбленные драгоценности военными трофеями; можно понять также итальянцев и французов, у чьих берегов следует вести поиски награбленных сокровищ. Но в чем заключается наш интерес? Кому-то пришло в голову не позволить этим драгоценностям всплыть со дна моря? В таком случае сразу же отмечу: сомнительная затея.
Волынцев с грустью взглянул на часы, затем на машину и вновь на часы.
– Как я уже сказал, – произнес он тоном человека, вынужденного объяснять элементарные вещи, – поиски будут вестись частным порядком, втайне от властей, итальянской мафии и конкурентов. Так вот наша задача – сделать так, чтобы эти сокровища частью вернулись туда, где они награблены, то есть на север Африки, в арабский мир, и были использованы для поддержки освободительных движений, а частью были направлены на поддержку европейского коммунистического движения.
– Размах, однако… В таком случае все приобретает совершенно иной окрас! – искренне, почти восхищенно признал полковник. – Ну а связь с представителями арабского освободительного движения попытается наладить все та же Анна фон Жерми.
– Ее люди над этим уже работают. Однако ничего подобного ты от меня, полковник, не слышал.
– Естественно, – поскреб зубами нижнюю губу Рогов.
– Все, я убыл. Махать платочком вслед линкору «Джулио Чезаре» и вслед уезжающей графине, естественно, тебе, полковник, придется в одиночестве. Кстати, конвой, как и планировалось, уйдет из Влёры через двое суток.
13
А тем временем ни терзания отвергнутых мужчин, ни собственные терзания по этому поводу самой Анне были неведомы.
Она первой взошла на небольшое, почти квадратное, метров пять на пять, плато и остановилась над самым обрывом. С опаской пристроившись рядом с ней, подполковник вдруг ощутил, что побаивается высоты, и лишь слегка выглядывавший из-под скальной крутизны уступ, расположенный в виде полки метрах в полутора ниже верхнего карниза, немного успокоил его.
Вид отсюда открывался прекрасный. Справа от них просматривалась часть острова Сазани, на юго-западной оконечности которого под лучами предзакатного солнца пылала черепичная крыша сторожевой башни, венчавшей старинный форт. Слева, на высокой каменистой косе, красовался миниатюрный замок, в рыцарском стиле, с ажурными сводами, явно принадлежавший в свое время кому-то из итальянских аристократов. К тому же у подножия косы, в двух уютных бухтах, нежились у теплых берегов корпуса прогулочных яхт, рыбачьих шаланд и целой стаи парусных лодок.
– Знаешь, Гайдук, что мне чаще всего ностальгически вспоминается здесь, в эмиграции?
– Даже не пытаюсь угадывать, поскольку самому находиться в шкуре эмигранта пока еще не приходилось.
– Пока еще, – подловила его на словах Анна. – Но поскольку ты тоже ввязался в профессиональную разведывательно-диверсионную драчку, к исходу за рубеж тоже советую готовиться всерьез.
– По этому поводу мы уже все друг другу сказали, – недовольно напомнил ей подполковник.
– Ну, допустим, далеко не все, – по-прежнему сохраняя радужное выражение глаз, усомнилась Жерми. И, вновь пройдясь взглядом по окрестным красотам, почти томно добавила: – Но и разговор сейчас не об утерянных вами возможностях. Так вот, в сознании моем все чаще всплывает тот «карточный домик» в Степногорске, в котором я обитала до начала своего собственного исхода из этого милого, безалаберного в своей хуторянской разбросанности – по принципу «только бы подальше от соседа» – городка.
– Причем здесь «карточный домик» Степногорска, графиня? Насколько мне известно, сейчас вы обитаете в настоящем графском замке, одном из лучших в Лихтенштейне, к тому же в Швейцарии у вас…
– Перестань паясничать, Гайдук, – резко и вовсе не шуточно прервала его рассусоливания Анна фон Жерми. – Ты прекрасно понимаешь, что никакие замки и особняки, доставшиеся мне по «зарубежьям» под одинокую старость, не способны вытравить из памяти тот, первый домишко, который стал по-настоящему моим и который мог, просто-таки обязан был, стать нашим с тобой общим.
– Стоит ли сейчас предаваться подобным воспоминаниям? – с легким укором усомнился подполковник. – Тем более что об этом тоже немало говорено.
– Стоит, Гайдук, стоит; если только вообще все наши самые трогательные юношеские воспоминания чего-нибудь да стоят в этой жизни. Кстати, в Степногорске, как, впрочем, и в Одессе, меня прозывали Бонапартшей. Хотя бы это ты помнишь?
