– Слишком уж непривычный «подход к причальной стенке». Но постепенно освоюсь.
– Вам будет предоставлено не так уж и много попыток, корвет-капитан. Однако после нынешнего учебного «уничтожения» эсминца вы все же получите возможность повторить эту операцию дважды. А может, и трижды.
– Спасибо за доверие, фрегат-капитан. Постепенно отработаем и этот финт.
– Да только я решительно протестую против двух, а тем более троих заходов, – грубо возразил капитан «Умбрии», когда они уже поднимались по трапу на палубу. – Дай бог вам, корвет-капитан, хотя бы один раз войти в бункер без аварии.
– Но вы же видите: мы действуем предельно осторожно.
– Пока что не вижу. И вообще, что за прихоть – отрабатывать с экипажем такие сложные подводные маневры, когда вся субмарина буквально начинена взрывчаткой?! Я сейчас же радирую судовладельцу и заявляю, что отказываюсь участвовать в подобных военных игрищах. Я говорю это вам, господин Эдгар, как человеку, с которым у меня существует договоренность.
– Благодарю хотя бы за то, что не забываете о нашем контракте, – со свойственной ему вальяжностью напомнил капитану подполковник, когда они чуть поотстали от ушедших вперед Боргезе и Скорцени. – Но в таком случае вы должны помнить, что до завершения операции «Гнев Цезаря» вы не имеете права разрывать его. Без особых на то оговоренных в контракте причин.
– Да плевал я на ваш контракт.
– Какое юридическое легкомыслие! Не говоря уже о том, что вы еще и связаны обетом молчания.
– Постойте, господа, постойте! – не удержался Сантароне. – Я что-то не пойму: о какой взрывчатке вы говорите?
– О той, которой буквально напичкана ваша субмарина, – объяснил капитан.
– Об этом нас предупредил сам Боргезе, – с легкой тревогой подтвердил англичанин.
– Нашли кому верить! Боргезе! – буквально расхохотавшись, отреагировал корвет-капитан. – Да он, как всегда, дурачится! И всех вокруг дурачит. Нет сейчас на «Горгоне» ни одного боевого заряда. Торпеды подвешены учебные, в контейнерах для взрывчатки – обычный балласт. Кстати, было предусмотрено, что перед выходом в рейд боевым оснащением субмарины мы займемся уже здесь, в бункере. Исходя из все тех же мер безопасности, которых потребовал именно он, фрегат-капитан Боргезе.
– Это… правда? – неуверенно спросил Мадзаре, чувствуя себя человеком, над которым бестактно, почти грубо пошутили. – Кто из вас, в конце концов, дурачится?
– Действительно, хотелось бы знать, – заметно стушевался подполковник.
– В нашем отряде смертников, господа, словесно дурачиться позволено только одному человеку, – назидательно объяснил Сантароне, – черному князю Боргезе. Все остальные привыкли дурачиться со смертью.
– И поверьте, господин Мадзаре, он прав, – только теперь выдал себя Валерио, который слышал всю их полемику. – В отряде «морских дьяволов» обычно дурачатся только со смертью, – умиленно рассмеялся он, наблюдая при этом за сдержанной ухмылкой Скорцени. – Прихоть у них, видите ли, такая.
* * *
Прежде чем экипаж снова вернулся в субмарину, Боргезе отвел ее командира чуть в сторонку.
– Понимаю, у линкора «Джулио Чезаре» другие параметры, нежели у эсминца «Торнадо». Тем не менее постарайтесь действовать предельно скрытно и предельно точно, помня о том, что магнитные контейнеры с зарядами должны оказаться под передней частью эсминца, то есть в той части днища, над которой у линкора находятся артиллерийские погреба. Не нужно быть пиротехником, чтобы предвидеть: если сдетонируют погреба со всем их содержимым, погибнет не только их так называемый «Новороссийск», но и несколько других, стоящих рядом кораблей.
– Да уж хотелось бы, чтобы фейерверк удался, – процедил Сантароне. – Как последний привет из минных полей войны.
– Кстати, бухта, в которой находится сейчас эсминец, чем-то напоминает Северную бухту Севастополя, у одной из причальных стенок которой обычно отстаивается «Новороссийск». Знакомый морской картограф специально подобрал такую у побережья Сардинии. Так что вы уж старайтесь, отрабатывайте. У борта «Новороссийска» все должно быть рассчитано по секундам.
– Так точно, фрегат-капитан, отработаем.
– Завтра мастера должны перегнать из бухты Лигурийской базы дебаркадер, по форме и размерам напоминающий днище «Умбрии», с имитацией ее «райских ворот». Так что какое-то время этот макет будет служить своеобразным морским полигоном и для субмарины, и для пловцов-минеров.
– Тогда последний вопрос: когда выходим в севастопольский рейд?
– Сроки выхода будут продиктованы не только нашей готовностью, но и ситуацией, связанной с линкором. Мы должны точно знать, когда он стоит в бухте и где именно.
25
Январь 1949 года. Албания. Влёра.
Штаб-квартира контрразведки
В своем небольшом, безалаберно обставленном кабинете майор достал из сейфа бутылку корсиканского коньяка и, пока Гайдук облачался в собственную, висевшую в углу на вешалке шинель и приводил в порядок портупею, принялся наполнять рюмки.
Выпили они стоя, причем исключительно за пролетарскую дружбу между албанским и советским народами. Хотя все прекрасно понимали, что за этим благопристойным тостом просматривалась совершенно иная подоплека: такие рюмки обычно опустошали под примирение, или, по-простонародному, под мировую. Сразу же после нее Дмитрий напомнил «братской контрразведке» об изъятом у него пистолете. Шмагин неохотно полез в то же отделение сейфа, из которого только что извлек бутылку коньяку, и отдавал оружие с такой тоской в глазах, словно, разоружаясь, сдавал свое собственное.
Поскольку лишний раз майор засвечиваться не хотел, доставлять подполковника в отель на машине шефа, а значит, еще раз, теперь уже не по телефону, объясняться с администрацией, выпало лейтенанту Корфушу. Узнав об этом, Гайдук извинился перед своими спасителями и объявил, что хотел бы на несколько минут остаться наедине с начальником славянского отдела контрразведки.
– Тогда, может, вам лучше отдать пистолет мне? – предложила фон Жерми. – Коньяк никогда не становился надежным «предохранителем».
И хотя Дмитрий попытался заверить ее, что беседа будет состоять из нескольких слов, причем исключительно дружеских, фон Жерми ловко выхватила его пистолет из кобуры, почти в мгновение ока изъяла обойму, проверила, нет ли патрона в стволе, и вернула пистолет на место. Присутствовавшие при этом почти цирковом номере мужчины, кто про себя, кто вслух, конечно же, восхитились ловкостью рук этой амазонки. Но только не Гайдук.
Когда на несколько мгновений пистолет оказался в руках Анны, подполковник вдруг вспомнил о фронтовом «поцелуе Изиды», к которому, на его глазах, прибегала в свое время эта фурия. А еще о том, с каким непостижимым чутьем и с такой же меткостью эта женщина обычно умудрялась попадать жертве в солнечное сплетение, именно – в солнечное…
