– Ну-ну, только сам не вздумай садиться на катер.
– Почему? Именно это я и намеревался сделать.
– Не советую.
– Это что, запрет, угроза? Я буду встречать своих бойцов на том берегу. Тех, кто остается здесь, посадят на катера мой заместитель и комиссар.
– Там тебя под трибунал могут отдать или же просто заподозрят в трусости. Неужели ты этого не понимаешь? По военной традиции и по совести, ты не имеешь права оставлять плацдарм, пока не снимешь с него последнего своего бойца.
– Что-то в уставах РККА я такого пункта не припоминаю.
– Такого предписания для командиров – пускать себе пулю в лоб за проявленное малодушие – уставы тоже не предусматривают, а, поди ж ты, офицеры нет-нет, да и стреляются…
Как раз в это время по трапу БКА-134 спускался на берег один из раненых моряков с перевязанным предплечьем.
– Я лучше останусь здесь, с вами, товарищ капитан. Рана у меня пустяшная, дня через два забудется.
Гродов окинул взглядом невпечатляющую фигуру парнишки и слегка похлопал его по здоровому предплечью.
– Ты – настоящий морской пехотинец, парень. Только поэтому приказываю: марш назад, на катер. На том берегу, после того как рана заживет, будешь нужнее. Да и войны на тебя хватит.
На листиках из командирского блокнота Гродов быстро набросал два коротких письма, и, пока первый взвод полевых стрелков подтягивался к причалу и погружался, даже успел позвонить начальнику штаба флотилии.
– Это личная просьба к вам, товарищ капитан второго ранга, – завершил он короткий рассказ о судьбе Терезии Атаманчук. – Мы не имеем права оставлять сигуранце на расправу украинку, которая родилась здесь, в Украине, и которая, добровольно вызвавшись стать санитаркой, уже спасла нескольких краснофлотцев.
– Понял. Поручу. Твоей красавицей займутся, – отстреливался лаконизмами начальник штаба. – Санитарок в нашем лазарете как раз не хватает. Да еще таких, уже побывавших в настоящем бою.
Вручив письма Терезии, капитан, вместе с еще несколькими морскими пехотинцами, наблюдал, как совершали посадку бойцы Хромова. Все они чувствовали себя неловко, как обычно чувствуют себя люди, которые оставляют своих друзей на произвол судьбы. Хотя и десантники, и морские пехотинцы флотилии понимали, что отбывавшие с плацдарма полевые стрелки всего лишь подчинялись приказу.
Ну, а сам Хромов ступить на борт бронекатера в тот раз так и не решился. Когда поздно вечером подошли суда, которые должны были снять остатки его батальона, капитан демонстративно взошел по трапу последним. Но, восходя на него, все-таки набрался мужества произнести:
– Спасибо за урок, капитан. Спасибо, без всяких там…
35
В первую атаку румыны пошли еще на рассвете, после пятнадцатиминутного обстрела. Затем, с перерывами в два часа, последовали еще две атаки и два артобстрела.
Во время последней атаки, когда большая часть румын начала отходить в плавни, комбат поднял взвод разведки и, приказав ему рассредоточиться, ринулся вслед за ними. Что это было – контратака или преследование, уже не имело значения. Румыны отступали двумя большими группами, скопом, в то время как вооруженные в основном трофейными немецкими автоматами, моряки действовали разрозненно, не создавая больших мишеней и буквально выкашивая врагов.
Отбиваться винтовками, когда после каждого выстрела нужно было орудовать затвором и вскидывать оружие на уровень плеча, в плавнях, в вязком болоте, было неудобно. Тем более что никто этими беглецами уже не командовал, и всех охватила паника.
Прижав тесной группой более двух десятков ввязших по колено румын к крутому берегу островка, моряки схватились с ними в рукопашную. В ход пошли штыки, саперные лопатки, ножи; дрались прикладами и добивали кулаками; топили, втаптывая в болото, или же просто впивались друг в другу в глотку.
Какой-то рослый унтер-офицер попытался выбраться на берег, хватаясь за ветки кустарника, однако Гродов буквально сорвал его с тверди земной и швырнул прямо на штык метнувшемуся к ним румынскому солдату. Пройдясь по ним очередью из автомата, он ринулся на помощь Жодину, которого какой-то румын пытался буквально вдавить в трясину всей мощью своего массивного тела.
Захватив нападавшего за волосы, Гродов изо всей люти врубился ребром ладони в его сонную артерию, ударил головой в переносицу, а затем долго, с какой-то нечеловеческой яростью втискивал в трясину, рядом с тем местом, где вражеский солдат только что чуть было не утопил лучшего из его разведчиков. Отпустил противника, лишь когда услышал слегка насмешливый голос мичмана Мищенко:
– Да готов он, капитан, готов! Не добивать, а отпевать его уже надо.
– Но даже отпевать их нужно, добивая, – прохрипел Гродов. – Чтобы никогда больше ни внуки, ни правнуки их нападать на нашу землю не смели.
– Не поможет, комбат. Сколько мир существует, столько и воюем.
И лишь тогда, оглянувшись, капитан заметил, что бой уже закончился и почти все моряки наблюдают за его схваткой с последним из румын-беглецов.
– Сколько погибло наших? – спросил Гродов, с каким-то библейским страхом приходя в себя. Словно не с врагом по-солдатски сражался, а чинил великий грех.
– Двоих потеряли. Колесова и Петрушина. Да трое раненых. Считаю, что это еще по-божески.
– По фронтовым меркам, так оно и есть. Хотя хоронить павших от этого не легче. Трофеи собрать, патронташи погибших опустошить, поскольку патроны нам еще ох как понадобятся. Наших погибших из болота вынести и похоронить здесь, на островке.
– На тверди, оно и понятно…
– И вообще все выходим на островок, пока окончательно не увязли в трясине.
– Товарищ капитан, – неожиданно позвал его старший сержант Терехов, который с группой из семи бойцов взобрался на островок с противоположной стороны плавней, где они добивали другую часть бежавших румын. – Оказывается, от этого острова тянется коса, которая ведет к материку.
– Бери двух бойцов и пройдись ею, – приказал комбат. – Только двигайтесь скрытно, не нарвитесь на засаду.
На самом деле «твердь» тоже оказалась болотистой, поэтому погибших хоронили прямо в болотной жиже, и зрелище это было не для слабонервных.
– Тела их надо было бы сначала переправить с кем-то из живых на наши позиции, а затем – и на восточный берег, – покаянно оправдывался Гродов перед Мищенко и другими десантниками. – Но коса явно уводит в тыл противника, а бойцов и так остается мало.
– Добро еще, что у троих морячков ранения легкие, – поддержал его мичман.
Завершив обряд погребения и перевязав раненых, капитан повел десантников вслед за группой Терехова. Но перед этим, понимая, что они направляются в тыл противника, послал двоих раненых на позиции, передав через них приказ старшему лейтенанту Владыке: «Переправить на остров два десятка моряков, с рацией и ручным пулеметом, а также с запасом патронов, гранат и консервов». Третьего, легко раненного в руку моряка, он взял с собой, чтобы затем вернуть на остров для встречи подкрепления. В роли проводника.
