– И вы, с такой родословной?..
– Мои родители не были гражданами России, – прервала, по существу, упредила его вопрос Валерия, – поэтому «врагами народа» стать никак не могли. Хотя, конечно, наши «органы» постарались бы, – в голосе ее прозвучали нотки ожесточения.
Не все так просто было в восприятии этой наследственной аристократки «красного террора», понял Гродов, особенно репрессий тридцатых годов. Не так-то легко она могла не то что оправдать, а хотя бы объяснить его.
– Я хотел спросить не об этом. Меня удивило, что вы оказались в роли радистки.
– И об этом – тоже, – решительно продолжила Валерия, – коль уж наш разговор сложился подобным образом. Мои дедушка и бабушка жили в Австрии и умерли в один год, от туберкулеза. Там у них был свой замок. Естественно, они были очень состоятельными. Предчувствуя смерть, они завещали этот замок своему сводному брату, с условием, что после его смерти этот замок станет моим приданым. То есть я стану его владелицей. Вам, капитан, не хотелось бы бросить сейчас эту службу и увезти меня в мой замок?
– С трудом верится, что такое возможно.
– Увезти в качестве супруга, естественно.
– Пока что даже не смею мечтать – ни о том, чтобы вы стали моей женой, ни о том, чтобы мы с вами эмигрировали куда-либо.
Валерия поняла, что слишком размечталась и с презрительной миной на лице процедила:
– Терпеть не могу этого слова – «эмигрировать», за которыми тут же последует обвинение в измене родине.
– В таком случае давайте больше не возвращаться к этому разговору.
– Пока что не будем к ней возвращаться, – уточнила Лозовская.
– Но, если позволите, я стану называть вас «баронессой Валерией». В разговорах тет-а-тет, естественно.
Гродов был почти уверен, что Валерия запретит ему делать это, однако девушка снисходительно пожала плечами.
– Во-первых, я имею право на этот титул, а во-вторых, именно так, «баронессой», меня нарекли, предлагая агентурный псевдоним. И обращаются, как правило, тоже так – «баронесса Валерия», как бы используя не дворянский титул мой, а кличку, агентурный псевдоним.
– Вы имеете право на любой титул, баронесса, – несмело произнес капитан ее дворянский титул. – Вплоть до королевы или императрицы.
– Следует полагать, что к титулам я, господин льстец, отношусь более ответственно.
– Хотя и не способны оценить искренность моих порывов.
Они встретились взглядами и всепрощающе улыбнулись.
– Помню, что у вас особое пристрастие к стоящему на рейде учебному эсминцу, – тут же попыталась девушка увести его от запретной темы.
– Вы правы, баронесса, особое. Пребывая на его борту, я выискиваю наиболее уязвимые для моих береговых орудий места. Чтобы с первого снаряда пускать подобные корабли на дно.
– Командир эсминца догадывается о вашем коварстве?
– Весь экипаж недолюбливает меня за это: «Ходит, выискивает, того и гляди, беду накличет!».
– У них и в самом деле есть основания опасаться вас, истребитель судов и судеб.
– Стоит мне показаться на эсминце вместе с вами, как моряки сразу же изменят свое отношение ко мне.
– Сама с удовольствием посетила бы его, но понимаю, что тревожить команду моими женскими ножками не стоит, побережем нервы истосковавшихся мужчин.
О чем бы Валерия ни говорила, ее губы оставались тронутыми едва уловимой улыбкой. Но это не было наивной ухмылкой простушки, скорее в ней угадывался аристократический оскал светской львицы. Так что, подполковник, по существу, прав – в самом деле, порода дает о себе знать.
– Ладно, побережем, баронесса, – уже чуть смелее воспользовался капитан титулом Валерии. Оказывается, в пролетарских устах он и выговаривается с трудом, как-то слишком уж по-пролетарски. По тому, сколь снисходительно Лозовская взглянула на Дмитрия после очередного явления на свет своего титула, нетрудно было догадаться, что она это заметила. – Правда, моряки наверняка предпочли бы, чтобы вы все же немного поиграли им на нервах показом своих ног, товарищ лейтенант.
– О ногах больше ни слова. И еще. Когда мы наедине, называйте меня так, как мы условились – «баронессой Валерией». Или просто баронессой. Но без отчества и уж, во всяком случае, без обращения «товарищ лейтенант».
– Непривычно слышать свое звание?
– Наоборот, слишком привычно. Да только рано или поздно вам захочется осчастливить меня комплиментом, а то и признаться в любви, только уже по-настоящему. Не станете же вы объясняться в любви «товарищу лейтенанту»?
– В самом деле, это выглядело бы комично, – согласился Гродов, поражаясь открытости и прямоте инструктора.
– Да и я тоже могу попасть в неловкую ситуацию. Представляете, я подхожу к вам строевым шагом: «Товарищ капитан береговой службы, разрешите объясниться вам в любви!». А вы своим густым командирским басом: «Отставить, товарищ лейтенант! Не позволяю!».
– Отставить! Лично вам я позволяю: объясняйтесь!
– Нет, «позволяю, объясняйтесь» – уже не так смешно. А вот, «не позволяю!..». Описывая эту сцену, Алексей Толстой или кто-то еще из писателей буквально рыдал бы от хохота.
16
И голос, и смех самой Валерии были приглушенно грудными и звучали с какими-то чарующими бархатными переливами. Так ли оно было на самом деле, или, может, все, что связано с этой женщиной, он уже воспринимал душой влюбленного – Дмитрий понять не мог. Впрочем, какого-то особого значения это не имело.
– И все же… Звание мое можете упускать, – явно провоцировал ее Гродов. – Считайте, что мы забыли о нем. Но что в таком случае мне посчастливилось бы услышать?
Они стояли на краю утеса, плечо в плечо, и говорили так, словно обращались не друг к другу, а к кому-то невидимому отсюда, поднебесно-одухотворенному. Да и голоса сначала исчезали в глубинах морского тумана, а затем уже возвращались к ним приглушенным, слегка искаженным эхом.
– Понимаю, что нам с вами отмерено слишком мало времени, Дмитрий, и что между нами зарождается некая симпатия, но все же говорить должна не я, не сейчас, не здесь, а главное, совсем не то и не так, как вы себе это представляете. Неужели хотите все испортить?
– Безумно опасаюсь этого.
– Вот видите, – укоризненно молвила Валерия, и в голосе ее зазвучали нотки оскорбленного упрямства, доставшиеся в наследство от подростковых времен. – Вроде бы не хотите, а создается впечатление, что бурно к этому стремитесь.
– Сами же, госпожа баронесса, признали, что у нас слишком мало времени.
– И тем не менее, – она мгновенно прикоснулась рукой к его пальцам и тут же ее отдернула, – каким-то образом наши чувства скажутся сами собой. Должны сказаться, у всех так бывает.
