– Ну, это вы так считаете, капитан, что не требуется, – угрюмо заметил Жуков. – У командования флотом, и вообще там, у… командования, – возвел он глаза к потолку, – сомнения все же возникают, иначе мы совершенно по-другому готовились бы к возможному нападению.
– Наша разведка постоянно докладывает наверх по своим каналам, – невозмутимо молвил Коржевский. О чем бы он ни говорил, его округленное, холеное лицо оставалось недоступным для эмоций и почти неподвижным. Аристократического в этом лице было мало; контр-адмиралу больше виделось в нем нечто иезуитское. – Но возможности нашего влияния на этом исчерпываются. Хотя при чем тут разведка? Только вчера я вернулся из инспекционной поездки по районам действия Дунайской флотилии, во время которой сопровождал командующего Черноморским флотом.
– И что… командующий?
– Угрюмо молчал. В течение всей инспекции – угрюмо молчал. Ну, еще время от времени что-то возмущенно ворчал себе под нос.
– И все? Никакой конкретной реакции, никаких наставлений?
– Он молчал с такой пронзительной угрюмостью, с какой умеет молчать только он, вице-адмирал Октябрьский
[18]
.
– Будем надеяться, что и выводы он делал с такой же «пронзительностью».
– С выводами все выглядит намного сложнее.
– Так считает командующий флотом?
– Так складывается политическая обстановка. Но не будем углубляться в политику, а попробуем взглянуть на ситуацию солдатскими глазами. – Коржевский артистично заложил ногу за ногу и покровительственно улыбнулся. – Адмирал, конечно, молчал, а вот местные командиры не молчали и даже не тушевались.
– Потому что понимали: завтра спрос будет с них, – заметил Жуков. – Причем за все: и за целостность территории, и за судьбу кораблей флота и армейских подразделений.
– И за просчеты командования. Вы правы: они это понимают. На многих участках тот, чужой, берег реки просматривается на километры, особенно с вышек, так что пограничники и моряки-дунайцы буквально тыкали нас носами в новые артиллерийские позиции румын, в скопление армейских обозов и в свежие линии окопов. Причем как вдоль Дуная, так и вдоль всего Прута. Вверх по Пруту мы, естественно, не поднимались, но пограничникам можно верить.
– Уж кому-кому, а пограничникам… – развел руками контр-адмирал.
В ту же минуту ожил телефон и адъютант сообщил, что в приемной появился капитан береговой службы Гродов, о прибытии которого командующий военно-морской базой просил доложить.
– Хотите познакомиться с капитаном Гродовым?
– С Гродовым? – поморщился Коржевский. – Кто такой? Почему не знаю и даже не слышал о таковом?
– Будущий командир восточной, 400-й береговой стационарной батареи, с которой вашим судам придется взаимодействовать.
– То есть это не флотский капитан, а всего лишь командир береговой батареи? – с легким разочарованием уточнил комендант. – Тогда понятно.
Пока Гродов докладывал о прибытии для дальнейшего прохождения службы и рассказывал о своем недолгом армейском пути, контр-адмирал Жуков и капитан первого ранга Коржевский с интересом рассматривали его. Перед ними стоял рослый, широкоплечий человек, весь вид которого, его речь, его поведение – свидетельствовали о недюжинной физической силе и твердости воли.
– Вам уже, наверное, сообщили, что орудия батареи обладают особыми характеристиками? – спросил командующий военно-морской базой, после того как представил ему коменданта Северо-западного района Черноморского флота.
– В общих чертах, товарищ контр-адмирал. Как только прибуду на батарею, сразу же изучу все, что с ней связано. Впрочем, я уже служил на дальнобойных батареях.
– Это были «не те» батареи, капитан.
– Они в принципе «не те», – поддержал контр-адмирала Коржевский. – Вы поймете это сразу же, как только окажетесь в расположении. Кстати, во время учений вам нужно будет внимательно пройтись по всем пристрелянным ориентирам и квадратам, на которые должна нацеливать батарею наша флотская разведка во время нападения кораблей противника.
– Есть «пройтись», товарищ капитан первого ранга. Но в то же время все корабельные артиллерийские командиры должны знать координаты батареи и пристрелянных нами на суше целей. Полагаю, что вероятность нападения на Одессу вражеских судов ничтожно мала. Натиска все же следует ожидать со стороны степи.
– Странные выводы для командира береговой батареи, – заметил Коржевский.
– Чтобы убедиться в их правильности, достаточно знать численность и состояние румынского флота.
– Хотите сказать, что вам уже хорошо известны эти – «численность и состояние румынского флота»? – въедливо поинтересовался комендант.
– По самым последним сведениям, из крупных судов, составляющих главную ударную силу, на плаву у румын находятся всего лишь семь миноносцев и эскадренных миноносцев и два вспомогательных крейсера. Подчеркиваю: вспомогательных крейсера. При одной-единственной подводной лодке. Еще на вооружении флота имеется девятнадцать мелких судов – канонерских лодок, минных и торпедных катеров, да эскадрилья гидросамолетов. Если учесть, что в первые же дни войны наши авиация и флот получат приказ нанести удар по морским базам противника, то после двух-трех налетов уцелевшие румынские суда будут заняты в основном охраной собственных портов да сопровождением грузовых транспортов.
– Эти сведения вы, капитан, получили на командирских курсах, которые только что окончили? – удивленно спросил Жуков, предлагая комбату присесть и доставая из сейфа красную папку, в которой, очевидно, хранились сведения о флоте противника.
– Нет во время занятий нам подобных данных не оглашали, хотя должны были бы. Они получены из другого, но очень надежного источника.
Жуков несколько мгновений выжидающе смотрел на комбата, затем многозначительно переглянулся с Коржевским и задумчиво полистал папочку…
– По канонерским лодкам и катерам у меня численность меньшая, но…
– Это потому, что немцы перебросили румынам по Дунаю три катера. Вместе с несколькими эскадрильями самолетов и пятисоттысячным корпусом сухопутных войск
[19]
. Думаю, вам об этом еще сообщат.
