– Почему же… «советской» разведчице? – неожиданно переспросил Олтяну, и на лице его вырисовалась усмешка с каким-то ехидным оскалом.
Подобная реакция уже была знакома комбату, он сталкивался с ней и во время допроса плененного оберштурмфюрера СС фон Фрайта на плацдарме мыса Сату-Ноу, и во время беседы с пленным Григореску. Можно считать, что к подобным проявлениям он уже привык. Но только он, а не начальник контрразведки военно-морской базы.
– Вы же сами только что утверждали… – начал было уточнять полковник, однако осекся буквально на полуслове. – То есть вы хотите сказать?..
– Я хочу поведать вам, господин полковник, о том, что ваша разведка начала работать с баронессой уже после того, как она была завербована сигуранцей, а также окончила разведывательную школу неподалеку от Бухареста, после чего была передана в ведение абвера. Каким образом она оказалась в подчинении диверсионно-разведывательного отдела Главного управления имперской безопасности, то есть главного управления СД этого я знать не могу и не должен.
Полковник очумело взглянул на пленного, затем на капитана Гродова и вновь – на пленного. То, что он только что услышал, буквально шокировало его.
– Не может такого быть, – неуверенно пролепетал он, столь же неуверенно повертев головой. – Неужели она действительно прошла весь этот путь еще до начала вербовки агентами нашей военной разведки?
– Прошла, причем на удивление быстро и успешно.
– Вы в этом уверены, капитан? Откуда такие сведения?
– В том-то и дело, что поначалу я считал ее обычной советской перебежчицей, а посему отнесся к ней как к возможной напарнице по разведке с недоверием. Но к тому времени Валерия Лозицки уже настолько рассекретилась в высшем свете, что скрывать от меня подробности ее шпионского восхождения не имело смысла. Меня вызвали в управление военной разведки и, чтобы развеять сомнения, в общих чертах поведали о том, о чем я только что поведал вам. Ну а затем уже попутно стали всплывать и некоторые другие подробности.
– То есть хотите подтвердить, что она пользуется полным успехом в высшем свете румынской и германской разведок?
Гродов уловил в голосе полковника какие-то нотки надежды и удивился этому. Очевидно, Бекетов все еще пытался уверять себя, что его любимица Баронесса специально решила сыграть «в открытую». Что таким образом она пытается по-настоящему укорениться в разведке врага во имя выполнения задания. Однако полковнику некуда было деться от того факта, что ни он, ни кто бы то ни было другой не знали, что она уже была агентом то ли абвера, то ли СД и что, прежде чем оказаться на курсах советской разведки, уже прошла подготовку в школах двух иностранных разведок.
– Пользуется. И доверием, и успехом. А вот почему так происходит, этого я не знаю: то ли действительно по-настоящему талантлива как разведчица, то ли прокладывает себе путь ножками. Впрочем, не мне судить.
Когда речь зашла о ножках, Бекетов исподлобья, причем слишком уж выразительно, взглянул на капитана Гродова, как бы говоря: «Ножки – это, комбат, уже по твоей части». Однако вслух проговорил:
– Ножки со счетов, конечно, тоже сбрасывать нельзя. Но что она по-настоящему талантлива, это несомненно. И все те факты, которые только что всплыли… Разве они не свидетельствуют о таланте? Другое дело – насколько талант этот специфичен и как наша аристократка им распоряжается…
– Кстати, она что, действительно принадлежит к аристократическому роду? – впервые всерьез вмешался в ход допроса Гродов. – Нет-нет, все личные доводы баронессы Валерии мне известны, тем не менее хочется понять: она в самом деле настолько высокородна, или же это всего лишь часть ее шпионской легенды?
– В том-то и дело, что, как мне сказали, столь высокородной агентки ни в абвере, ни в сигуранце еще никогда не было. Она в реальности кровно связана сразу с несколькими монаршими родами. В том числе с австрийским и германским императорскими семействами, породненность которых, как известно, уходит в древние времена. Поэтому-то генералитет и чтит ее; да и в высшем свете Молдовы она уже начала блистать, несмотря на то что все еще идет война.
– Хотя бы в этом она была с нами откровенна и правдива, – задумчиво утешил себя комбат.
Уезжая к батарейной пристани, где его ждал «адмиральский» катер, полковник сначала вознамерился прихватить Олтяну с собой, но пленный укоризненно взглянул на Гродова, молчаливо напоминая ему о «слове офицера». Комбат сказал о своем обещании Бекетову, и тот, недовольно проворчав по поводу «интеллигентской расточительности» капитана, все же мудро рассудил:
– Ладно, если уж прозвучало «слово офицера», то отправляй его вместе с группой в лагерь, что в районе Чабанки, пусть его там оформляют как обычного военнопленного, а мы, если понадобится, в любое время отыщем его.
27
Гродов с бойцами вывел группу диверсантов к шоссе, и увидел, что к ним приближается небольшая колонна пленных, которые были собраны с разных участков обороны. Поняв, что капитан намерен присоединить к ней и свою группу, лейтенант морской пехоты, с забинтованной кистью левой руки, обратился к нему с просьбой взять под свой конвой и подчиненную ему колонну.
– У нас в батальоне и так братвы чуть больше половины состава осталось, – объяснил он. – Румыны вот-вот в наступление пойдут, а нас тут целый десяток штыков клешем пыль дорожную подметает.
– Но, вижу, почти все раненые. В Чабанке, куда вы идете, уже разворачивают госпиталь, так что самое время.
– Разве это раны, братишка?! – разница в звании лейтенанта не смущала. Впрочем, для такого звания он явно был староват, наверняка дослужился до него из мичманов-сверхсрочников.
– Как посмотреть.
– Да в окопах морской пехоты сейчас половину таких, как мы, в бинтах перебинтованных…
– Причем случаются и потяжелее, – поддержал его подошедший главстаршина, свежий бинт на голове которого все еще «кровил». – Некогда нам с этими «мамалыжниками» пленными возиться, а вы, артиллеристы, все-таки войско тыловое.
– Пока что тыловое, – с грустью в голосе уточнил лейтенант.
– Вот именно, поскольку сегодня же вступаем в бой, – по-прежнему не изъявлял комбат никакого желания возиться с пленными.
– Артиллерийский бой, товарищ капитан, это ж вам не в штыковую идти, – напомнил ему главстаршина.
Гродов беспомощно взглянул на семерых бойцов, которые пошли с ним к шоссе не столько из необходимости охранять пленных, сколько за компанию, чтобы кому-нибудь подсунуть этих несостоявшихся диверсантов, и вместе возвращаться на батарею. Но получалось, что, наоборот, подсунуть собирались им, причем колонну, в которой было около сотни пленных.
Впрочем, суть колебаний комбата заключалась вовсе не в намерениях. Дело в том, что пятеро его бойцов, среди них и мичман Юраш, были из огневого взвода и могли понадобиться в любую минуту. Дмитрий нутром чуял, что молчание его батареи завершилось, и сегодня в самом деле придется поработать.
