Дом его был убогим, и это было лучше видно теперь, в ярком утреннем свете, чем когда полицейский приходил туда в первый раз. Но внутри все было чисто, а на лестничных площадках и в коридорах даже лежали грубые, но опрятные половики. Хозяйка со щеткой и ведром мыла полы. Ее выцветшие светлые волосы были убраны под чепец, чтобы не падали на лицо, а руки с красными косточками были покрыты мыльной пеной.
– Доброе утро, миссис Хэмпстон, – вежливо поздоровался Сэмюэль. – Прошу прощения, что опять беспокою вас и отрываю от вашего занятия. – Он взглянул на оттертую половину коридора. Запахи щелока и уксуса напоминали ему о детстве и о его матери, которая точно так же стояла на коленях со щеткой в руках и с высоко закатанными рукавами. Телман опять почувствовал себя маленьким мальчиком с голыми коленками и в дырявых ботинках.
Хозяйка тяжело поднялась с колен, расправляя передник.
– Снова вы, да? Ничо я больше не знаю про вашего мистера Коула. Усе вам обсказала прошлый раз. Был он тихим, порядочным мущщиной. Завсегда наготове с добрым словом. Не знаю, кому надобно было убивать его.
– Вы не могли бы вспомнить его последние дни перед смертью, миссис Хэмпстон? – стал терпеливо задавать вопросы инспектор. – Когда он вставал утром? Завтракал ли? Когда выходил и когда возвращался? Приходил ли кто-нибудь к нему?
– Никогда никого не видела. Мне не шибко-то нравются посетители. Стоит им попасть в комнату – и неизвестно, до чё там дело дойдет. В любом случае, он был порядошным человеком. Если он там и делал что-то, ну там… ежели сильно припрет… здеся он ентим никогда не занимался.
О том, приходили ли к Альберту женщины, Телман спрашивать не стал: он не думал, что женщины были как-то связаны с его смертью – даже не рассматривал такой возможности.
– А во сколько он приходил и уходил в последние дни, миссис Хэмпстон? – поинтересовался полицейский вместо этого.
– Сдается мине, шо последний раз я видала его во вторник, ага. И ушел он около семи утра. Надо ловить их, когда идут на работу – так он завсегда говорил про покупателей. – Хозяйка поджала губы. – Следующие пойдут попожжее, часиков в девять, так он мне говорил. Эти аблакаты начинают работать пожже, как настоящие женьтельмены, ага. Ну и всякие там случайные.
– А накануне? Можете припомнить?
– Чевой-то – да… – Женщина не обращала внимания на то, что со щетки в ее руке капала вода. – Подробностей не припомню, значицца, ничо такого особого не было. Усе одно и то же. Овсянка на завтрак с куском хлеба… Послушайте, мистер, мне ведь дело надо делать. Ежели ишшо чего надоть, то пошли вовнутрь – я там работать буду.
Она наклонилась и вытерла последние капли мыльной воды, а Сэмюэль взял ведро, чтобы помочь ей. Их руки соприкоснулись на деревянной ручке. Для хозяйки это было так неожиданно, что она чуть не выронила ведро.
На кухне женщина поставила ведро в угол и стала смешивать каменную пыль с водой, делая из нее пасту с льняным маслом, чтобы чистить столешницы. Добавив еще воды, она этой же пастой почистила ножи и большую бронзовую кочергу, стоявшую в углу.
Телман присел в углу, чтобы не мешать ей, и стал наблюдать, как она работает. Пока она занималась делами, он задал ей все возможные вопросы об Альберте Коуле, которые пришли ему в голову. Через час миссис Хэмпстон закончила убираться в кухне и, вооружившись жесткой щеткой, пошла мыть лестницы и выбивать половики, а полицейский отправился следом за ней. К тому моменту, как он покинул пансион, ему было известно все о ежедневной жизни Коула, простой и очень однообразной. Насколько хозяйка знала, все свои ночи он проводил дома и всегда в одиночестве.
Следующей остановкой инспектора был угол Линкольнз-Инн-филдз, где Телман расспросил прохожих и других уличных торговцев, когда они в последний раз видели Альберта на его обычном месте.
Цветочница, которая занимала угол улицы, ведущей к Новой площади, рассказала кое-что новенькое.
– По воскресеньям он сюда не появлялся. По воскресеньям же ничего не покупают. Мало кто торгует, – заявила женщина, почесывая голову и передвигая свою шляпку набок. – В понедельник он был, и я его видала. Мы даже поговорили малость. Он болтал чего-то о том, что скоро разживется деньжатами. Я рассмеялась – думала, это он так ко мне клинья подбивает. Но он сказал, что на полном серьезе их получит. А потом я уж больше его не видала.
– Наверное, это было во вторник, – поправил ее Телман.
– Не, в понедельник. Я всегда знаю дни, из-за того, что происходит в Филде. Бинпоул, это наш местный куплетист, он нам обо всем рассказывает. По понедельникам. Во вторник Коула не было, а в четверг его труп уже нашли на Бедфорд-сквер. Бедняга, неплохим он был парнем, упокой Господь его душу…
– Тогда где он был во вторник? – озадаченно спросил Сэмюэль.
– Вот чего не знаю, того не знаю. Я подумала, что он прихворнул, или еще чего там…
Больше Телману ничего не удалось узнать – ни на Линкольнз-Инн-филдз, ни в «Быке и Воротах».
После обеда инспектор вернулся в морг. Он ненавидел это место. В такой теплый день, как сегодняшний, там воняло еще сильнее, здание давило еще больше, и в горле начинало безбожно першить. В холодные же дни по стенам этого помещения сочилась вода, а холод въедался в кости, как будто весь морг был не чем иным, как искусственной общей могилой, которая только и ждет, чтобы проглотить еще какого-нибудь зеваку. Сэмюэль всегда испытывал чувство страха того, что он может остаться внутри.
– Так ведь новых никого не поступало!.. – удивился санитар морга, увидев его.
– Хочу еще раз взглянуть на Альберта Коула, – заставил себя выговорить полицейский. Хотеть он этого совсем не хотел, но это было последним шансом узнать, что произошло с уличным торговцем, выяснить, чем он занимался в день накануне убийства. – Пожалуйста.
– Ну конечно, – согласился санитар. – Мы его очень аккуратно устроили на льду, чтобы лучше сохранился. Через минуту приду.
Шаги Телмана эхом раздавались в коридоре, когда он обреченно шел в небольшую комнату, в которой хранились трупы тех, кого нельзя было похоронить до окончания полицейского расследования.
Инспектор почувствовал, как его желудок сжался в комок, однако простыню он поднял почти твердой рукой. Тело было обнаженным, и Сэмюэль опять почувствовал себя неудобно. Он знал так много и так ничтожно мало о жизни этого человека. Его кожа на торсе и бедрах была очень белой, хотя на ней и были видны следы въевшейся грязи. Неприятный тяжелый запах был не только запахом разлагающейся плоти и карболки.
– А что вы ищете? – с энтузиазмом спросил работник морга.
– Ну, например, следы ранений, – ответил Телман неуверенным голосом. – Коул служил в тридцать третьем полку и участвовал во многих боях. Его комиссовали по инвалидности. Ранение в ногу.
– Да не было здесь ничего подобного! – уверенно сказал санитар. – Может быть, пара костей и была сломана, хотя это сложно утверждать, не сделав вскрытия… Но пуля всегда оставляет шрам. У него есть ножевые шрамы на руке и на ребрах, но на ногах ничего нет. Да вы и сами можете убедиться!
