Семён терпеливо выносил наполненные любовью речи. Избрав манеру миролюбиво проводить выходные, он любезно гримасничал. За столько лет он привык. Сначала это было правдой, потом казалось, что это была правда, а сейчас он искусственно играл в правду, чем приносил жертву самого себя. Он честно оправдывал свою ложь перед окружающими. Он не мог разрушить сложившееся мнение, чтобы не расстроить их и не вызвать сожаление. Он не выказывал совсем обычной злости в ответ на чрезмерную ласковость жены, отчего по приезде его покорность сменялась бешенством. Он раздражался ещё сильнее и изо всех сил старался сохранить спокойствие.
Но когда нога успокаивалась, он становился весел и даже прощал жену за эти два дня хорошего расположении и бодрого настроения.
Глава XVI
В понедельник, беседуя с Денисом в фойе больницы, Семён делился своими соображениями.
Тот слушал внимательно, не перебивая, но тактично заметил:
– Семён, со всякими отварами, советами, народными средствами надо быть аккуратнее. Нельзя сказать утвердительно об отрицательном воздействии, но как врач убеждён: надо бежать прочь от лекарей и разных целителей.
Семён недоумённо спросил:
– Разве отвар может навредить?
Теперь Денис как врач сел на своего конька:
– Может, ещё как может. От заражения никто не застрахован. Берегись неквалифицированного вмешательства. Ничего нет хуже, чем потом ошибки исправлять. Не нам, успешным, прогрессирующим людям, старушечьими методами хворь от себя гнать.
После успешного экспромта он почувствовал воодушевление и улыбнулся с некой толикой цинизма.
– Я грею, мне хуже. И заметно.
Денис настаивал:
– Побаливает – это последствия травмы. Затем сразу хирургическое вмешательство. Ты что хотел? Травма и, как говорится, по живому резали. Семён, грей-грей. Заживает.
Они походили по коридору, беседуя, около десяти минут. Денис приподнял руку Семёна перед собой и посмотрел на часы.
– Всё, Семён. Мне пора.
Улыбнувшись друг другу, они попрощались.
Глава XVII
Неуклюже, с помощью Семёна, Маша приложила спиртовой компресс и перевязала ему ногу. Оба расположились на диване. Она лежала спиной на его груди, а он спутывал её мягкие волосы в своих пальцах. Редкое вздрагивание её тела приводило его в восторг. На время он забыл о ноге.
Она напомнила ему:
– Болит?
Он нежно сжал её плечи пальцами и шёпотом произнёс:
– Болит, очень болит. Особенно после перевязки. Через эту боль уходит болезнь. Чем больней, тем лучше.
Он закатил глаза и собрался с силами. Ему было легче от того, что она не видела выражения его лица. Впрочем, ему казалось, что она не обращает внимания на такие пустяки. «Я выше этого», – любила она повторять.
– Я думаю, зря ты доверяешь жене. Она специально мучит тебя, прикрываясь травами и разными непонятными средствами, – мелодично и тихо голос разливался по комнате. – Может они с матерью заговаривают эти травы и через этот отвар порчу наводят. С ней нельзя по-хорошему, – она запрокинула голову и посмотрела на него сверху. – Ты другой, если вот так на тебя смотреть, – после чего стала развивать мысль дальше: – После всего от неё только неприятности можно ждать. Она тебя ненавидит. Она с подругами разговаривает часто. Вот и сглазили тебя. Надо к одной знахарке тебя свозить. Она хоть и берёт дорого – зато помогает. Ведь без причины люди разве будут платить?
– Денис, да и я тоже считаем: глупо наведываться к разным там заговорщицам. Андрюха Философ так их вообще всех шарлатанами считает.
– Андрей Философ, Андрей Философ! – пронзительно воскликнула она. – Да что он знает и понимает?!
– Зря ты так. Надо с ним пообщаться, и сразу поймёшь. Простота и лёгкость суждений у него, наоборот, от глубины познания и долгого размышления. Более того, всякий раз создаётся ощущение, что он когда-то думал о том, о чём говорит.
– Он сам первый шарлатан, – безоговорочно выпалила она. – Денис хоть врач. Институт закончил, образование высшее. У меня два высших. А у него? Я слышала, он сам про себя шутил: два класса церковно-приходской школы. Да словарь Даля каждый день просматривает, чтобы не забывать, что обозначают слова, которыми он пользуется. – Она подумала и добавила: – Вообще-то видно, что он дурачком прикидывается. Но он не настолько умный, чтобы догадаться, что мы его разгадали. Он даже сам не понимает истинного смысла того, что он говорит.
– Не знаешь ты его. Его совсем мало кто знает. Но я как-то внутри горжусь, что мне доводится с ним общаться и дружить. За ним, или в нём, есть сила. Если он в одночасье станет большим человеком, я не удивлюсь.
– Ты ему много внимания уделяешь. Я договорюсь с той бабушкой, она с тебя порчу снимет. И с ногой как быть посоветует. Она будущее предсказывает. Это ведь она мне помогла с тобой. Сказала: «Твой мужчина, держись за него, вокруг тебя объединятся люди, они-то и будут твоими врагами на пути к личному счастью. Биться с ними и биться. Пока бьёшься, твоё счастье в твоих руках». И сейчас помогает»
Семён застыл в удивлении:
– А сейчас чем помогает?
– Чем-чем?? Указывает твоих врагов. Я в меру сил стараюсь оградить тебя от них.
– И кто же мой враг? – полушутя-полусерьёзно спросил он.
– Бабушка Антонина неоспоримо доказывает, что твой главный враг есть самый близкий тебе человек, которого ты чаще всего слушаешь. Тот, что льстит, и на которого ты меньше всего злишься. Особенно много прощаешь ему ошибок. Я думаю, это жена.
Она растягивала слова, выражая тем самым незаслуженную обиду.
– Ты же мне много чего не рассказываешь. А я же только и хочу тебе помочь. Заставь её отвар выпить. И посмотришь.
– Нога болит. Ложимся. Ерунда, конечно, но доля истины в твоих словах есть. Зерно сомнения взрастает в истину. Снимем повязку. Только хуже от неё.
Она перевернулась на бок.
– У кошечки болит, – подула на ногу, – у Семёна не болит. У собачки болит, – снова подула на ногу, – у Семёна не болит. Доктор Сёме говорил: надо Машу слушаться, – она быстро и многократно поцеловала ногу. Свет погас. В темноте послышался шорох одежды.
Глава XVIII
На следующий день Семён был дома, в своей семье. Ближе вечеру, не выдержав, к нему подошла жена:
– Брось греть, тебе только хуже.
Она решительно стояла и с укоризной смотрела на мученическое лицо мужа. С ненавистью покосилась на спиртовой компресс, который он то и дело беспричинно поправлял. Скорее даже не поправлял, а не снимал с компресса руки, почёсывая, чтобы в определённый момент подвигать, чем по всей вероятности ослаблял неприятное ощущение.
