Маша села рядом. Она смотрела на Андрея, дожидаясь, когда он что-нибудь скажет.
– Нелепо. Я сейчас понимаю: всё моё сознание заполонили мысли, насколько я здоров и крепок. Я жил, живу и продолжаю жить. Я есть то, что я есть. А он – нет.
– Он тебя узнал, – сбивчиво вмешалась она, – обрадовался. Сколько сил потратил на тебя. Он мать не признаёт. Никого не видит. Он жил в эту минуту. Он понял, что ты есть ты. Как ниточка последняя, ниточка жизни.
Андрей ничего не говорил, лишь смотрел в одну точку. Даже когда он переводил взгляд, казалось, что не он перевёл глаза, а напротив точка сместилась.
– Не могу. Поеду. Одному побыть надо. Пока.
Маша вслед за ним пошла его провожать, но язык Андрея отяжелел, и он не проронил ни слова.
Выйдя из подъезда в темноту, он набрал воздуха полной грудью. Подойдя к машине, остановился. Постоял. Увиденная картина стояла перед глазами.
Завёл двигатель, с места не трогался и продолжал раздумывать не понимая о чём.
Открыл форточку, после этого тронулся. Галька захрустела и добавила к мыслям свои штрихи, наполнив дополнительным смыслом увиденное.
Он поехал не сокращая путь, а, наоборот, по центральным проспектам, хорошо освещённым и не так томившим удручённое состояние. Когда Андрей выехал за город, в темноту, как в тоннель, его внутренний мир сжался в комок. Мысли перестали развиваться, а в голове, как плёнка в кино, прокручивались и прокручивались одни и те же кадры.
Раздался звонок. «Маша, кто же ещё?»
Посмотрел: она. «Маша Светлова».
– Слушаю, Маш.
– Семёна не стало.
Андрей обдумывал, что сказать. Слова куда-то запропастились.
– Соболезную, – он выдержал пауза. – Чем помочь?
– Мы были готовы к этому. А всё равно неожиданно. Внезапно. Раз – и не стало.
– Смерть всегда внезапна. Даже когда ждёшь. Сейчас пустота вокруг тебя образуется. Много пустоты.
Андрей замечал, что говорит чушь, но не знал, какие слова нужны, какие нет. Помолчал. На душе было темно, как в салоне автомобиля. Раньше такого он не замечал.
– Маш, когда не знаешь, как переключиться от мыслей и не знаешь, чем себя занять, требуется выпить. А ты поплачь. Поплачь немного. Созвонимся завтра.
В последний момент он услышал:
– Андрей. Спасибо.
Положив телефон на консоль, бездумно, как ему казалось, уставился на серую полосу дороги, утекавшую под машину. Деревья на обочине создавали иллюзию, что вот-вот шваркнут ветками ему по локтям, словно он протискивался сквозь чащу леса. Так узко и тесно ему стало.
Глава XV
Яркое солнце не грело. Ветер пронизывал тех, кто не позаботился накинуть куртку или хотя бы что-нибудь лёгкое. Каждый следующий день осени приносил всё больше и больше свежести.
– На кладбище зябко при такой погоде, – предположила немолодая женщина.
В ответ ей собеседница согласно подытожила:
– Солнце светит бескровно, не греет. Ветер разгуляется – молодым несдобровать. Глянь! Не беспокоятся о своём здоровье.
– Дело молодое. У них другие заботы, – жалеючи, снова внесла лепту первая.
К кому она проявила жалость, непонятно. К себе, забежавшей вперёд на несколько десятков лет, либо к ним, не понимающих бесполезность суеты.
Во дворе дома толпился народ. Образовывались кучки по несколько человек. Хорошо одетые, в смысле дорого, напротив, стояли уединённо и не спешили подойти и поздороваться, если вдруг и замечали знакомых. Пока процессия движется, время ещё будет.
Тарас стоял, как памятник, в образе деляги. Он выбрал место на бугорке. Суровое лицо застыло в неприступности, непривычной для тех, кто его знал. Джинсы, обтягивающая, сильно приталенная чёрная рубашка с редкой продольной полоской из люрекса. Ноги широко расставлены, руки в карманах, локти разнеслись по сторонам.
Рядом с ним, скрестив руки на груди и обхватив себя ладонями, как будто удивляясь происходящему, стоял Алексей Рязанцев. На нём была куртка, и он не думал о прохладном ветре. Ему было комфортно.
Тарас и Рязанцев негромко беседовали. Друг на друга они не смотрели, и когда кто-нибудь из них шевелил губами, могло показаться, что они по очереди произносят слова молитвы. Приличие обязывало.
– Тарас, – произнёс Алексей отчётливым тоном чуть громче, чтобы привлечь внимание собеседника, – смотри, все должники, как пчёлы на мёд.
Тарас глазами повёл в его сторону.
– Сергей – он словно спохватился и ожившим взглядом показал, куда следует обратить внимание. – В кепке, с усами. Видишь? Надо же! Тот во Владимирский карьер деньги бухнул. У Семёна много занял. Сейчас почти три года, как не отдаёт. Сначала щебёнкой отдавал. Потом тендер с этим карьером другому достался. И всё, конец.
Рязанцев с удовольствием делился информацией, о которой Тарас и не слыхивал. Ну, может, случайно слухи доходили иногда.
Медленно обводя глазами двор и тщательно всматривался в лица, Рязанцев надеялся увидеть ещё знакомых. Несколько минут назад он уже заметил знакомое лицо, но не мог припомнить, где его видел. Сейчас он отыскивал его. Пока делился новостями вспомнил, о чём поспешил поведать другу. Но потерял из вида того, о ком начал рассказывать.
– Коля, вон, краснощёкий, начал металл завозить, Семён деньги вперёд дал.
Он отыскивал его глазами и, кажется, нашёл. Тот стоял к нему спиной. Рязанцев хотел убедиться, что не ошибся, и как сомнение исчезло, закончил:
– Сразу перестал.
Он увидел ещё одного.
– А видишь того, как цапля, ноги худые, тощий. Тот старый знакомый Семёна. Ходил каждый день в офис. Что высиживал – непонятно. Спросил денег взаймы. Семён тогда с удовольствием ему дал. Сразу догадался, что больше не придёт. А его морда так надоела всем. Невпопад постоянно ляпнет ересь. Потом глядит на всех, думает, что удивил.
Те, кого перечислял Рязанцев, проявляли излишнюю суетливость, подходили, пожимали руки и что-то спрашивали у знакомых.
Потом тот, которого Рязанцев назвал Сергеем, подошёл к Тарасу. Он спокойно протянул руку для приветствия и независимо спросил:
– Ты Тарас? Компаньон Семёна Светлова?
Тарас насторожился.
– Да. А что? – сказал он, показывая интонацией, что желания обсуждать это не имеет.
Сергей достал брикет. Любой человек, даже с плохо развитой интуицией, и тот догадался бы: «С деньгами».
– Я должен. На, возьми.
Тарас взял без возражений, скорее с чувством удовлетворения, как наркоман, получивший долгожданную дозу, с той лишь разницей, что рука принимала утолщённый свёрток как должное.
