Сурок же объявился на другом берегу.
Этот мой милый родственник любил всякие механические устройства и чертежи. И на сей предмет памятью обладал безукоризненной. Кроме того, он был очень сообразителен. Несколько раз видав карту здешних мест, он ее превосходно запомнил, а неся вахту, изучал курляндский пейзаж в подзорную трубу. Возможно, он единственный из всех нас представлял себе, по какой дороге и в какую сторону поведет Левиз-оф-Менар свою пехоту и казаков.
На курляндском берегу тоже имелись старые причалы для плотов, только на Даленхольме они были каменные, а тут – деревянные.
Мы с Бессмертным сошли на берег и позвали Дружинина. Он взял с собой матроса с фонарем. Пока причаливали канонерские лодки и Артамон с Бахтиным строили вооруженных матросов, мы прошли несколько вперед и отыскали дорогу.
– Ну, мы, сдается, сделали все, что могли, – сказал Бессмертный, и тут на Даленхольме грянули пушки.
Обернувшись к острову, я стал считать выстрелы. Их было три. Одновременно в темном небе вспыхнула яркая искра – это на вершине векового дуба зажгли большой факел.
И тут я услышал странные звуки: легкий треск и скрип. Невольно я схватился за выданный мне пистолет. И тут же Бессмертный столкнул меня с дороги.
Странная тень пронеслась мимо нас, все увеличивая скорость. Матрос поднял фонарь повыше, осветив это скрипучее существо, и тут мы с Бессмертным разом воскликнули, только я произнес: «Сурок!», а он – «Селерифер!»
Мой драгоценный племянник правильно рассчитал, что единственное место, где Бессмертный может прятать двухколесного урода, – это йол его приятеля Дружинина. Дождавшись, пока мы сошли на сушу, он забрался туда и сурово сказал, что командиры прислали его за спрятанным в интрюме средством передвижения. Общая суматоха была такова, что это требование вахтенных матросов не удивило, и селерифер Сурку отдали беспрекословно.
– Он свернет себе шею! – мрачно предсказал Бессмертный.
– У него зрение, как у дикой кошки, – возразил я.
– Но селерифер не умеет прыгать через колдобины.
– Смелым Бог владеет!
И точно, Господь хранил этого безумца. Селерифер летел, как утверждал потом Сурок, с изумительной скоростью – не менее пятнадцати верст в час. Я сомневаюсь, что когда-либо будет придумано механическое средство, способное обогнать лошадь. Но то, что скорость Сурка превышала десять верст в час, могу сказать наверняка.
О дальнейших событиях я знаю со слов племянника. Сам я не был очевидцем того, как он встретился с казаками, которых горячий, но благоразумный Федор Федорович отправил узнать, что означают пушечный гром на Даленхольме и неизвестная астрономам звезда в небе. Это был казачий бекет в шесть человек – очень удобная, как считалось, боевая единица, не много, но и не мало.
Диво, что казаки не стали стрелять в страшное чудовище, непохожее ни на человека, ни на лошадь, которое неслось на них по дороге. Сурок орал, разумеется, по-русски, но мало ли какая нечисть ночью выскочит на дорогу с криком: «Свои, братцы! Свои!»
Наконец ему удалось остановить двухколесного урода и попасть к казакам в плен. Он им представился, они осветили его физиономию и вспомнили: действительно, этот человек встречался им на Даленхольме. Сурок объяснил казакам, что их, вероятнее всего, ждет засада, и засада эта где-то поблизости – вряд ли Лелуар и его компания догадались о маршруте отряда, но место переправы им вычислить было несложно.
Казалось бы, он мог вздохнуть с облегчением, но тут-то и началось самое занятное!
Противник наш, выслав команду по меньшей мере в четыреста человек, чтобы внезапно напасть на Левизов отряд, додумался поставить наблюдателей неподалеку от берега. Они видели, как скачет в сторону Даленхольма казачий бекет, но сперва не поняли, что это означает. Когда же они увидели освещенного вспыхнувшим огоньком русского морского офицера, говорящего с казаками, то сообразили: гарнизон Даленхольма пытается о чем-то предупредить Левиз-оф-Менара. А о чем же еще предупреждать, как не о засаде?
Поэтому на возвращавшихся обратно казаков было совершено нападение, и троих из них удалось спешить.
Мы услышали выстрелы, поняли, что бой начался, и Артамон с Бахтиным бегом повели матросов на выручку отряду.
– С нами Бог и андреевский флаг! – кричал Артамон, мало беспокоясь, что неприятель услышит его.
Я тоже хотел было к ним присоединиться, но меня удержал Бессмертный:
– Вам нельзя рисковать собой, Морозов! Вы слишком много знаете о лазутчиках, вы нужны Розену!
– Пустите! – крикнул я. – Вон Яшка Ларионов знает не менее! Пустите! Там же мои!.. Там Вихрев, там Сурков!.. Я должен быть с ними!..
Все смешалось в моей голове! Я вспомнил наша плаванье, вспомнил фрегат «Твердый», вспомнил Дарданеллы! Это было нелепое ощущение: как будто там, у греческих берегов, я заснул в каюте, убаюканный волнами, и увидел город, где сохранялись краснокирпичные храмы рыцарских времен, но властвовали деньги, одни лишь деньги, притупляющие все чувства кроме какой-то первобытной хитрости. А потом грянули пушки – и я проснулся счастливый оттого, что опять в своем мире, опять среди своих!
Я оттолкнул Бессмертного и побежал по дороге догонять матросов. А впереди гремела перестрелка, раздавались вопли боли и крики азарта. Бессмертный кинулся за мной…
Я не могу объяснить, что там происходило, во всех подробностях. Это был ночной бой, перешедший в рукопашную схватку, – кто воевал в двенадцатом году, тот поймет… Да я всего и не видел, я оказался в задних рядах, и выстрелы мои, возможно, оказались столь же бесполезны, как при Дарданеллах…
То ли наших противников было меньше, чем нас, то ли наше нападение стало слишком неожиданным, то ли матросы наши дрались так яростно, – однако враг начал отступать. Я помню этот миг: время вернуло свой правильный ход, не ускоренный азартом и горячностью… И помню громовой победный крик Артамона, которым провожал он бегущего неприятеля:
– Здесь вам не Европа! Здесь вам Россия! Здесь посылают на…!
Потом мы, все трое, нашли друг друга. Мы говорили наперебой, до такой степени счастливые, что никакое любовное блаженство с этим счастьем не сравнится. Никому и в голову не пришло сказать дурное слово Сурку – неизвестно, что стало бы с казачьим бекетом, если бы не он. А трое казаков, успевших ускакать, несомненно уже предупредили Федора Федоровича, и он, опытный офицер, наверняка принял меры, чтобы спасти своих людей и продолжить рейд.
Матросы перекликались, ища раненых. Звучали команды боцманских свистков. Сурок, как и следовало ожидать, отправился за селерифером. Он нашел свое сокровище в кустах, лишенное одного колеса. Куда это колесо подевалось – мы так никогда и не узнали.
Потом мы вернулись на Даленхольм.
Близилось утро, но никто и не думал ложиться. Я, несколько одурев от всех событий, пристал к Бессмертному со своими подозрениями насчет убийцы, оставшегося в городе. Сержант не сразу понял, что я хочу ему растолковать. Когда же сообразил, то повел меня к пленным. Их заперли в погребе усадьбы, и нам даже не сразу удалось туда спуститься – командир укрепления, что было выстроено на холме южнее наших причалов, узнал о вылазке и на всякий случай прислал для охраны лодок и уцелевшего крыла усадьбы своих людей. Наконец мы оказались в нужном помещении, длинном погребе, где обыкновенно хранились припасы для господского семейства и дворни человек в пятьдесят. Лазутчики сидели на полу, и мы заставили их встать.
