Памятуя наимудрейшее сие наставление капитана, мы решили поддержать свою форму на должном уровне.
С Бугаевским, Ковалевым, Сухих отправились на турники — покачаться. Подтягивались, сделали подъем переворотом, выворотку, склепку. Сухих делал подъем переворотом, как заведенный.
— Ни фига себе, Сухой!
— Я до тридцати сосчитал, потом сбился.
— У тебя голова не кружится, Серега?
— Силен, мужик!
Сухих спрыгнул, как положено в армии, на полусогнутые ноги, руки вытянуты, ладони внутрь.
Как говаривал капитан Баров: «В армии что самое главное? Главное — подход, отход, фиксация! Все остальное — забудется!»
Мимо проходил Бударацкий.
— Ну, что, и это все на что способны, воины? — в голосе презрение и превосходство.
Сухих оперся о дерево и дышал, голова, видимо, все-таки кружилась. Еще бы, больше пятидесяти подъемов переворотом сделать без остановки. Если бы я был способен на такое, то уже рвало бы меня кишками.
— Сухих сделал «полтинник» переворотов.
— Фигня! Я больше делал после первого года службы, — Бударацкий вытянул сопли из себя, пожевал и презрительно сплюнул под ноги, растер сапогом.
Бударацкий отчаянно завертел руками, разминая связки.
— Нам хватает, — скромно ответил Буга.
Мне не хотелось связываться с этим неприятным типом.
— А вот смотрите, что вам сейчас дедушка Советской армии покажет! Учитесь, салабоны, пока я жив!
Старшина достал два брезентовых брючных ремня.
— Подтащите кирпичи. Они, вон, валяются.
Мы с Хохлом и Ковалевым подтащили кирпичи, сложили их горкой под турником, тот встал, мы привязали его кисти рук к перекладине, потом убрали кирпичи из-под Бударацкого. Тот начал раскачиваться, чтобы сделать «солнышко». Я тронул Серегу за рукав.
— Уходим.
— Зачем? Посмотрим.
— Пошли, потом поймешь.
— Тикаем?
— И очень быстро!
Артуру Ковалеву и Сухому ничего объяснять не нужно было. Нужно уходить — значит, нужно.
Мы спешно удалились. Спрятались за деревьями. Бударацкий упоенно крутил «солнышко». Потом повис на ремнях. Оглянулся. Вокруг никого. Ноги не достают до земли.
Были слышны вопли:
— Миронов, Бугаевский! Снимите меня! Сволочи! В нарядах сгниете!
Потом, поняв, что стращать нас бесполезно, уже более жалостливо:
— Парни, ну, хватит, пошутили, и хватит! Снимите! Эй! Эге-гей!
Кисти рук, видимо, затекли уже сильно, врезались ремни. Так ему и надо!
Мы давились от смеха. Громко нельзя смеяться, Бударацкий услышит. Согнувшись пополам от смеха, прикрываясь тенью от деревьев, пошли в лагерь. И тут же рассказали всему взводу, те — роте. Интересно было наблюдать, как рота мелкими группами, по десять человек, хоронясь в тени, наблюдала за извиванием Буды на перекладине. Он пытался то дотянуться носочками сапог до земли, ослабить давление на кисти. То соединял руки, пытаясь развязать путы. Ага! Сейчас! Это же брезентовый ремень! Он натянулся, впился, мы вязали на совесть, чтобы он не отвязался в полете!
— А, может, стоило его плохо привязать, а? — Ковалев был задумчив.
— Тогда бы у нас был другой старшина, а этого бы списали на не боевые потери.
У нас уже поперла военная терминология. Занятия по тактике давали знать о себе!
— Да, нет. Он сам просил, чтобы посильнее затягивали. А вдруг бы жив остался? Это не есть хорошо! Он бы нас тогда порвал.
— Он и сейчас нас порвет. Когда освободится.
— Скажем, что нужно было приводить себя в порядок, готовиться к завтрашнему дню.
— Ладно, что-нибудь придумаем.
Народ стал подтягиваться в курилку. Все пересказывали друг другу об ужимках старшины.
Пусть маленькая месть, но она состоялась. И всем было хорошо.
— Буду сорок первая рота освободила из плена.
Принесли дурную весть. Конечно, он же не мог там висеть до первого снега.
Бударацкий несся, как локомотив, на ходу потирая запястья. Он быстро шел в нашу сторону.
— Миронов! Я тебя! Тебя в порошок! В нарядах сгною!
— За что? — я сделал самое невинное лицо, на которое только способен был.
— За то, что бросили командира умирать!
— Где умирать? — злоба Бударацкого меня тоже заводила на драку — Кто умирал? На перекладине? На ней еще никто не умирал. А то, что сами приказали привязать покрепче — сами виноваты. А мы ушли готовиться к завтрашнему дню. Команды отвязывать не было. Была бы команды, то мы бы и отвязали!
— Правильно, — кто-то из толпы поддержал меня — Как задача поставлена, так она и исполнена.
— Было сказано — привязать. Привязали. Команды «ждать» и «отвязывать» не было. Значит, и претензий не должно быть.
Народ вокруг курилки одобрительно заворчал. Старшина оглянулся в поисках поддержки. Были бы бывшие солдаты, может, они и пришли бы на помощь, но их не было. Одни курсанты с гражданки. Бударацкий налился кровью. Было видно, что ему хотелось подраться, но сейчас он был не готов к этому. Формально мы были правы. Спорить сейчас — выставить себя на посмешище.
Я посмотрел на руки старшины. Они чудовищно опухли. На запястьях видны рубцы от ремней. Кисти, казалось, все продолжали опухать. Прямо как в мультике.
Буда на каблуках развернулся и быстро пошел в свою палатку.
— Интересно, как он такими граблями будет подшиваться? — меланхолично спросил Фоминых, начищая бляху.
— Этот как-нибудь сможет. Не зря он в армии служил.
Максим Пономарев («Пономарь») затушил окурок о каблук, посмотрел на него, слишком большой, чтобы выбрасывать, положил в отворот пилотки.
— Вечером или ночью надо ждать, что солдаты придут строить. Вам троим нельзя шататься поодиночке. Морды начистят — факт.
То, что кипело внутри коллектива, а именно, тихо кипящий конфликт между теми, кто пришел в училище из армии и теми, кто со школьной, студенческой скамьи. Они считали, что заслуживают нашего подчинения, потому что уже прослужили, и некоторые презрительно называли нас «духами». Только пока ничем они не могли похвастаться перед нами. Ни знаниями, ни физической подготовкой. Да, они быстрее освоили форму. И сидит она на них как надо, а не мешком как на многих, кто пришли не из армии. Многих из них поставили на сержантские должности. Так что если будут бить, то будет заваруха. А все к этому шло. И даже многие из бывших солдат, считавших Бударацкого олигофреном вкупе с гидроцефалом, помноженным на дауна, сейчас могут поучаствовать в драке из чувства солидарности. Как всегда, бросят клич «наших бьют» — и пошла потеха. А кто кого бьет — какая разница, главное за наших постоять. Точно так же, как было с походом в Ягуновку.
