Я с великим наслаждением снял — содрал эти чертовы ботинки. За сутки научился ходить на внешнем ранте ботинок. Как косолапый медведь.
Надев сапоги, я понял, как я их люблю. Готов бегать, прыгать, как в кроссовках! Были бы крылья — взлетел бы!
— Я с такой классной девахой познакомился! Рядом живет. Студентка из Политеха!
— А я зашел сначала в пельменную, что на Кузнецком, на углу, выпил стопку водки и съел тазик пельменей, — отрыгнул, помахал рукой, разгоняя запах. — До сих пор рыгаю ими. Класс!
— В «Цыплятах табака» кормят как у мамы! Советую, парни!
— А ты, Полянин, чем в своем первом увольнении занимался? — Гурыч толкнул Вадика.
— Да, так, — Вадик смутился, попытался уйти.
— Ну, давай, давай, колись!
— Куда пошел! Иди сюда!
— Ну, давай, рассказывай!
— Я — это… — огромный медведь Полянин смущенно отводил взгляд.
— Нашел тетку, которая тебя сначала накормила, а потом изнасиловала?
— Нет, сначала изнасиловала.
— Лишила девственности Полянина?
— Она тебя изнасиловала?
— Группой!
— В извращенной форме с особым пристрастием?
— С особым цинизмом!
— А это как?
— Сейчас Поляна и поведает нам. Ну, давай, не томи! Рассказывай!
— Отстаньте.
— Ну!
Полянина дергали из стороны в сторону, требуя рассказать, как он провел увольнение. Наконец он рассказал:
— Я… Я…
— Чего заикаешься?
— На трамвае катался, — быстро, глотая слова произнес Вадим.
Казалось, что курилка в туалете разрушится от всеобщего смеха.
Катался на трамвае все увольнение. Пока не зашли они в парк, оттуда Полянин добрался пешком до училища. Благо, что проезд для курсантов и солдат в общественном транспорте бесплатный. Еще одно проявление заботы государства о своих защитниках.
Быстро молва о Полянине и трамваях облетела весь батальон. На Поляну приходили смотреть с соседних рот. Офицеры батальона также рассматривали курсанта Полянина.
Для парня из глухой сибирской деревни трамвай казался диковинкой. А он нам казался диковинкой. Потратить первое увольнение на катание на трамвае!
Еды принесли много, и какой там завтрак в столовой! Хлеб, чай, масло. Все остальное — съедим в казарме.
Только после занятий нас ждало жестокое разочарование.
Пока были на учебе в казарме прошел шмон. Продукты питания исчезли, как сказали дневальные, их выбросили. Часть, они сами признались, слопали, ну, а «вшивники», которые мы притащили из увольнения, офицеры порезали, и они возвышались большой кучей посреди «взлетки».
— Рота, строиться в центральном проходе! — орал дневальный.
— Бля! — тихо, разочарованно произнес Лунев.
— Тихо! — через плечо бросил я.
— Что, «тихо»! Что, «тихо»! — шипел Лунь. — Они нашли мой тельник и снова его искромсали! Варвары! Крысы сухопутные! Триста акул Земцову в задницу, кальмарьи кишки!
— Еще раз сошьешь, — философски заметил Смок.
Валерка еще попытался поворчать, но его быстро утихомирили.
Ротный нам прочитал лекцию, что Родина нас обеспечивает всем необходимым, включая питание и теплую одежду.
Из строя шепотом раздавались реплики, которые комментировали отдельные высказывания Земы.
Итогом монолога ротного, а потом и командиров взводов было, что все, было уничтожено офицерами лишь во благо нам же.
От домашней, несбалансированной пищи — холера, понос, дизентерия, чума, сыпной тиф, водянка мозга, прогрессирующий дебилизм.
От «вшивников» — вши, включая лобковых, импотенция, сибирская язва и снова — прогрессирующий дебилизм, плюс гидроцефалия.
И все вместе не позволит выполнить боевую задачу. Жрем мы в антисанитарных условиях, стирать все равно толком не будем, в казарме нет горячей воды. Поэтому нет — домашней еде, нет — теплым вещам и носкам из дома! А в противном случае — мы шпионы НАТО и Всемирного Империализма и оказываем нашим врагам неоценимую помощь в снижении боеспособности нашей армии!
Был один интересный момент. Лежали продукты, которые не успели припрятать, стащить.
Бударацкий, пользуясь служебным положением, медленно прохаживался, стараясь, не мешать речи ротного.
Из третьего взвода зашептали:
— Смотри за Будой!
На рябом дегенеративном лице было написано, что он что-то замыслил. Взгляд прикован к куче продуктов. Руки непроизвольно сжимались в кулаки, а пальцы вытирали ладони. От основания ладони вниз. Непроизвольно, часто. Было видно, что руки потеют. Как кот, который подкрадывается к птице, старшина почти на цыпочках, в сапогах, мелкими шагами шел к куче.
Мы почти не слушали Земцова, а следили за Колей. Он боком-боком, как краб, завороженно глядя на кучу, подкрадывался.
Когда Земцов отвлек внимание роты, Бударацкий быстро кинулся к куче продуктов и коршуном схватил коричневый кусок, величиной с большого голубя, и скрылся в проходе между кроватями.
— Что за кусок говна Коля украл?
— Не знаю.
— Это мой шоколад!
— Такой здоровый?
— Горький, мама с фабрики принесла. Чтобы силы восстанавливать. На полигон же идем!
— Мудак старшина!
— Чмо!
После того как подали команду «Разойдись!», Лунев коршуном кинулся к куче тряпья, выбирая лоскуты драгоценного его сердцу тельника.
Каптер Юрка Алексеев рассказал, что Бударацкий кусок горького шоколада собирается подарить своей девушке. Тщательно обтер тряпкой от налипшего мусора и пыли, спрятал в коробку из-под солдатских ботинок и в ближайшем увольнении готовился подарить.
После обеда на самоподготовке Боцман уселся за последний стол и начал собирать мозаику.
— Брось, Валера!
— Купишь новый или пришлют.
— Пойдешь в увал, зайдешь в Военторг — там и возьмешь!
— Да как вы понять не можете — тельник этот от моего дядьки — настоящего моремана. Этот тельник море видел. Вещь с историей! Это как в Англии продаются обычные трубки из вереска, по цене пять копеек, условно, конечно, а рядом — по десять рублей. На вид, — дядька рассказывал. — Одинаковые. Что подороже, даже страшнее. Но те, что дорогие, выдавали морякам, и те в море их курили, что придает трубке навсегда неповторимый вкус. Потому что — море!!!
Валера вдохновлено смотрел вдаль.
— Море!
Казалось, он сейчас видел море. Глаза смотрели вдаль, расширенными ноздрями вдыхал морской бриз, а лицо было покрыто соленой водой.
