У него ситуация сложилась тоже непонятная. При крушении Академии решили объединить два института – Институт архитектуры сооружений и Институт экспериментального проектирования. Он уже беседовал с директором своего института Куликовым. И тот сообщил ему, что при слиянии он станет вторым заместителем директора нового института. Что это значит – ему было непонятно.
– Знаете что, Анатолий Владимирович, я вам уступлю свое место зам. директора нового института, тем более, что мне предложили руководство отделом экономики жилья, и кафедра у меня в КИСИ. Вы там посидите немного, пока утихнет эта вакханалия, а потом решите, что делать дальше. Если вас заинтересует в дальнейшем преподавательская работа, то я попробую организовать вам профессуру на моей кафедре. А пока давайте подойдем к Куликову и к Виктору Дмитриевичу Елизарову и решим этот вопрос. Его, якобы, должны назначить директором нового института.
Свое обещание он сдержал и отдал свою должность Добровольскому. В дальнейшем Анатолий Владимирович, действительно, стал профессором и руководителем мастерской, только не в КИСИ, а в художественном институте.
Шел 1964-й год. Он приехал в Академию не для того, чтобы работать, а для того, чтобы попрощаться с многочисленными коллегами – друзьями и недругами.
Этими воспоминаниями отец делился со мной крайне редко, и то после того, как миновали все бури с гонениями на архитекторов. Архитектуру Крещатика мы иногда обсуждали, но относились к ней достаточно положительно. Отца только смущала техническая сторона вопроса. Все дома облицовывались плитками МК, заходившими хвостом в кладку. Это была удачная идея, значительно упрощавшая строительство. Но отец сказал мне, что Юровский с кафедры конструкций (которому я очень доверял) этого не одобрил. Он говорил, что эти плитки не смогут выдержать не только ста циклов замораживания, но и пятидесяти. Дальнейшие события показали, что Вениамин Моисеевич был прав. Архитектура же площади Калинина в мои учебные годы стала для нас привычной, и мы ее не обсуждали.
ДАЛЕКИЕ ГОДЫ
Для меня Майдан Незалежности был не просто центральной площадью. Площадь Калинина прошла через всю мою жизнь с самых детских лет, с самых первых воспоминаний.
Наша семья переехала из Харькова в Киев, когда в Киев перевели столицу Украины. Мне тогда был один год, так что похвастаться воспоминаниями этого времени мне, по понятным причинам, довольно трудно. Я не помню нашей жизни в съемных квартирах. Однако воспоминания о площади Калинина возникли у меня тогда, когда появились воспоминания вообще. Мы уже жили в кооперативном доме «Медик-2», запроектированном Павлом Федотовичем Алешиным на улице Новой возле театра Франка.
В раннем детстве я гулял с фребеличкой-немкой Марией Вильгельмовной. Почему-то у врачей, населявших наш дом, дети были, преимущественно, женского пола, что, как утверждали взрослые, указывало на то, что не будет войны. Как они были неправы, – оказывается, не все приметы сбываются. Мои гуляния омрачались тем, что в нашу группу, кроме меня, входили три девочки, которые предпочитали играть с куклами, закапывать подземные клады из листочков и стеклышек и совершенно игнорировали мои предложения играть в войну. Единственная игра, которую я разделял с ними была диаболо – эта игра была в то время модной.
После прогулок с фребеличкой в Первомайском парке, я отправлялся во двор и отводил душу с несколькими мальчиками, не очень рекомендованными мне для знакомства. Там мы обсуждали уже вопросы чисто военного содержания: из чего лучше делать эфес шпаги – из картона, из резины или из консервной банки и что лучше на войне – три пушки или один танк.
Там же, во дворе, проходили какие-то строительные работы. И тут меня ожидала первая неожиданность. Когда закопали все ямы, приехали грузовики с квадратами дерна и за два дня весь склон горы оказался покрыт зеленой травой. Я рассказывал с ужасом маме, что нас обманули, что траву, оказывается, совсем не нужно выращивать. Ее можно купить в магазине и поставить на землю.
Когда окончились строительные работы, пришли электрики и начали лазить по столбам. Мне удалось подобрать несколько кусков алюминиевой проволоки толщиной почти с карандаш. Я обнаружил, что она достаточно мягкая, отрубил кусок, загнул один конец колечком, как ручка, а второй расплющил. Получилась отвертка, совсем как настоящая. Это произвело на меня такое сильное впечатление, что я начал изготовлять эти отвертки в большом количестве. Когда я сделал их пятнадцать штук, то разложил их на шкафчике в кухне и очень гордился своими достижениями. В это время у нас перестало закрываться кухонное окно – заело шпингалет, который тогда делали по всей высоте окна. Мама позвала столяра. Он осмотрел поломку, сказал что ничего страшного, что нужно немного подогнать. Мама в это время вышла из кухни. И тут он взял одну из моих отверток. В его руках она тут же согнулась пополам, он взял вторую, она скрутилась у него как штопор, он взял третью, то же самое. И тут он произнес целый набор слов, большинство из которых мне строго запретили повторять. Тирада закончилась словами: «Ты, пацан, лучше меня не слушай. Но интересно, какой это идиот изготовляет эту дрянь. Пойду, возьму нормальный инструмент». О том, кто является этим идиотом-изготовителем, я смолчал, но в дальнейшем эту деятельность прекратил. В моем шестилетнем возрасте это было простительно.
В общем, эти неприятности были настолько незначительными, что они почти не омрачали мое довольно приятное существование. Отцу в это время предложили кафедру в Харькове. Он там и жил, а в Киев приезжал один раз в два месяца, обычно на праздники. Я с нетерпением ждал его приезда. Во-первых, он привозил разные интересные вещи: железную дорогу, лыжи, во-вторых, мы обязательно шли с ним в цирк на Николаевской, в третьих, мы поднимались с ним на последний этаж дома Гинзбурга, где была мастерская дяди Миши.
На площади Калинина мы с мамой переходили Крещатик, когда отправлялись куда-нибудь по делу. Дела были приятные, не совсем приятные и совсем неприятные. Приятными были дневные походы в кинотеатр (Пятое Госкино), когда там шли детские фильмы, и не только. На утренние сеансы меня, после некоторых уговоров, тоже пускали. Так я с мамой три раза смотрел «Большой вальс». Немного дальше находился маленький кинотеатр «Хроника», где на утренних сеансах пускали мультипликаты, пользующиеся большим уважением среди моих сверстников.
К менее приятным походам через площадь Калинина я отношу походы в Музыкальный переулок. Мы доходили по Крещатику до Прорезной, поднимались до Музыкального переулка и шли к Консерватории, где я брал уроки игры на фортепиано у Евгении Владимировны Френкиной, супруги нашего дирижера Канерштейна, считавшейся одним из лучших педагогов. Собственно уроки ничего особенно неприятного из себя не представляли. Неприятным были последующие требования дома – сидеть по два часа в день за пианино и штудировать гаммы и пьесы Гедике.
