– Ты сам?.. Без меня в лес? – не на шутку обеспокоилась хозяйка дома. – Не спеши, я сейчас… соберусь только с духом…
– Лежи, лежи! Была бы уверенность, что дойдёшь, уже бы вышли. Сразу на месте всё и решили бы… М-да! – и решительно потёр ладошками. – Но у нас ещё один резерв остался, о котором можно не просто писать, а докторские диссертации защищать. Хотя он и не всегда честным покажется в моральном плане… Ты готова?
– К чему?..
– Я тебя сейчас ругать начну и совестить на разные лады, но особым способом. После такой взбучки умирающие люди часа на три в мир живых возвращались. А то и на все пять часов.
– Да я уже ко всему готова и ничего не боюсь, – печально улыбнулась старушка.
– Отлично! Тогда скажи, как тебя в детстве коротко и ласково называли?
Козырева почти не думала.
– Матушка всегда полным ласкательным именем Прасковьюшка называла. Даже когда очень зла была. Папа… тот проще ко мне обращался: Праня. Ну а брат старший, тот меня Кевой дразнил…
– Кева? А это слово как к тебе причастно?
– Ну, я маленькая была, имя своё официальное – Параскева – не выговаривала, только Ке-ва и слышалось… Вот в семье порой и…
– Ладно! Кева так Кева! Но теперь держись!..
И начал, брызгая слюной на лицо опешившей старушки, ругаться на неё. Причём старался это делать от трёх лиц по очереди. То словами материнскими да ласковыми попеняет, то отцовскими – грубыми да лаконичными. А то от имени старшего брата ехидством да несправедливостью обольёт.
Минут десять изгалялся, пока не рассмотрел мокрые дорожки от слёз на старческих щеках и даже им обрадовался.
– Плачешь? Ха-ха! Значит, пробило тебя как следует! Получше горчичников помогает!
– При чём тут горчичники? – вполне нормальным голосом попыталась отвечать Прасковья. Но, прислушавшись к себе, удивлённо хмыкнула: – Ведь и в самом деле полегчало! Я даже встать могу…
– Не вздумай! – чуть не лёг на неё Александр. – Не смей вставать, силы экономь. Они нам через два часа понадобятся, когда я с дарканой вернусь.
Потом ещё и клятву взял, что до его прихода Григорьевна не посмеет встать, и только после этого стал суматошно собираться. Корзину взял, широкую да плоскую, рюкзачок на себя самый маленький подогнал да в него пару бутербродов сунул. А вот с пистолетом пришлось повозиться. Всё-таки великовато было оружие для ребёнка, несмотря на свою компактность и общие малые размеры. Пришлось к поясу очень сложно привязывать, а потом ещё и длинной рубахой навыпуск прикрывать. Несколько несуразно получилось, но иначе – никак!
Попрощавшись с Прасковьей и даже чмокнув её в щёку, выскочил из дому. Правильнее сказать, выскользнул из него, как малолетний воришка. Потому что по сторонам посматривал в оба да к звукам прислушивался, как доберман на прогулке. На небо пасмурное, предгрозовое тоже косился, радуясь, что в такую погоду грибники за добычей не попрутся. В лесу бежать сломя голову не бросился, а старался по возможности обходить хорошо протоптанные тропинки и с особой осторожностью пересекать волоки. Чисто для отвода глаз и от жадности сорвал пяток внушительных подберёзовиков и положил в корзинку. Вроде лёгкие, идти не мешают.
Как бы близко Заячий яр ни находился, а пока к нему добрался, пока отыскал в лесной дубраве, примерно час и прошёл.
Но и сразу вниз не ринулся, проверять свою захоронку. Посидел вначале на обрыве, прислушался и потом в самом удобном месте скользнул вниз. Но вновь ощутив в руках тяжесть переданной ему по наследству пластины, почувствовал, как напряжение последних дней спадает, накатывает на сознание волна уверенности и весёлой бесшабашности.
Он уложил даркану на дно корзинки, прикрыл тряпочкой и грибами и с удвоенным энтузиазмом стал выбираться из яра. А вот когда оставалось метра два до края, то его детский организм чуть не парализовало от страха. Из леса послышались мужские голоса! Несколько мужчин, переругиваясь между собой, приближались непосредственно к яру.
Паника помешала выбрать самый лучший вариант действий. Бросить корзину вниз? Легко заметят. Закопать? Не успеет. Карабкаться дальше, а потом бежать? Наверняка заметят и враз догонят. Просто вылезти и притвориться грибником, бродящим рядом с родителями? Только и оставалось…
Покрасневший от натуги, запыхавшийся Кох выбрался наверх аккурат с появлением четвёрки мужчин. Дальше неприятности последовали одна за одной. У идущего впереди худощавого, подтянутого мужчины лет сорока академик сразу рассмотрел устройство. То самое! Его личное изобретение, которое он отдал Вере Павловне для выхода на самого себя!
Мало того, мужчина оказался не просто знаком, а узнаваем: тот самый, который оказался на площадке его дома и пялился на Александра, пока тот отчаянно делал вид, что играет с пожарной машинкой. И сейчас вот этот мужчина квадратными глазами уставился на ребёнка и словно окаменел. Зато его с боков обошли иные сопровождающие.
Этакий холёный господин, который в лесу казался более чем чуждым. Стоящий за ним двухметровый шкаф с квадратным лицом. Ну и третий… мужик за пятьдесят, с лопатой и мешком в руках. Скорее всего из местных, может, и в роли проводника выступающий.
– Ух ты! Каков грибник нарисовался! – воскликнул лощёный тип, цепко оглядывая окружающий лес. – Ты откуда такой красивый?
Академик с огромным трудом справился с голосом, но ответил вроде достойно:
– Из Малиновки мы.
– Нет там таких! – тут же встрял со своим комментарием нахмурившийся мужик.
– А мы только вчера приехали, – бойко лепетало дитё, показывая, что ничего не боится. А сам в то же время пытался вытащить пистолет, прикрывая корзинкой действия правой руки. – Мы тут с папой и с дядей Лёшей. И бабушка Таня с нами.
Теперь уже внимательно озирались все трое, пытаясь понять, где это так удачно прячется огромное семейство. Только тип с устройством стоял на месте, не шевелился и, кажется, даже не дышал.
– Так ты потерялся? – показал свою особую догадливость господин.
– Нет, мы тут все, рядышком…
– Чего-то я никого не вижу… Крикнуть, что ли?..
Но, наоборот, стал говорить ещё тише. Тогда академик ткнул корзинкой в сторону небольших кустов и громко закричал:
– Да вон же бабушка Таня! Присела в кустиках!..
Повернулись в нужную сторону все трое. И хоть окаменевший тип продолжал стоять истуканом, пялясь на ребёнка, тянуть было больше нельзя. Уронив тяжеленную кошёлку, Кох схватил пистолет двумя руками и открыл стрельбу.
Расчётливо стрелял, выверенно. Два выстрела в лощёного господина. Потому что тот уже вынимал пистолет из подмышечной кобуры – самый опасный противник. Ему – одна пуля в грудь, вторая – в живот. Затем всего один выстрел в самого огромного. Тому для начала хватило пули в живот. Ну и напоследок две пули в мужика, который, бросив лопату, оказался совсем безоружен. Он только пятился вначале, а потом стал разворачиваться для побега. Но с четырёх метров герой-орденоносец не промажет. Пусть даже слабые детские ручки и подрагивают от тяжести дёргающегося пистолета.
