После такой нотации хозяйка усадьбы ещё больше возмутилась:
– Или ты безосновательно сгущаешь краски, или в нашем государстве действует бандитское гестапо! Но если это так, то я не побоюсь уйти в подполье и начать методами крайнего террора бороться с этим гестапо! Во время войны я для такого дела своей жизни не щадила и сейчас не жалко!
За последние дни отношение бывшего уголовника к академику стало ещё более уважительным. Несмотря на один и тот же внешний возраст и ставшие частыми специально разыгрываемые шутливые стычки, столкновения, единоборство, которые присущи юношам их возраста, каждое слово Коха расценивалось Борисом как приказ. Конечно, это не выглядело как тупая и показательная исполнительность солдата перед генералом. Скорее такое рвение проявляют молодые воины по отношению к старейшинам рода. Или капитан армии перед полковником, являющимся одновременно любимым старшим братом.
А Прасковью помолодевший Цаглиман стал откровенно побаиваться. Несмотря на очень близкие отношения, он старался с ней никогда не спорить, никогда не перечить и чаще всего в её присутствии выглядел полным болваном, лишённым собственной воли и готовым двигаться в любом направлении по велению женского пальчика. Спасала его только напряжённая физическая работа. Только при нагрузках он вёл себя более-менее адекватно: что-то спрашивал, мог показать своё несогласие, а то и недовольство.
Именно тот факт, что беседа велась на ходу и работа не прекращалась, помог парню довести свою мысль до конца.
– Именно этого я больше всего и опасаюсь от тебя: спонтанности действий. Ты ведёшь себя так, словно тебе никто не указ и все вокруг должны тебе беспрекословно подчиняться.
– О! – воскликнул академик, поощрительно похлопывая товарища по плечу и прикрывая его после этого всем телом от нахмурившейся красавицы. – Ты тоже это заметил? Вот и я твержу Ляле, что она сразу встречает в штыки любое наше высказывание, хотя бы чуть-чуть отличающееся от её личного мнения. А уж если оно кардинально расходится с её политикой – начинает действовать на каких-то диких инстинктах.
– Ты это о чём? – теперь уже Прасковья уставилась только на академика, резко меняя тон и тембр своего голоса. – За какое чудовище ты меня принимаешь? Или ты тоже поощряешь тех, кто подло попирает все законы высшей справедливости? О чём вообще разговор?
– Вот! Как раз об этом я и говорю! – Кох со смехом развернул женщину спиной к себе, словно прятался от её взгляда. – Даже сейчас, в мелочи, во время делового разговора, в котором наш товарищ резонно предупреждает об опасности, ты пытаешься на нас давить взглядом, голосом, жестами, всей внешностью и ещё каким-то колдовством. Причём получается у тебя великолепно, чего уж там отнекиваться, хотя я лично учусь этому сопротивляться. Но вся беда в том, что ты допускаешь две большие ошибки. Даже три…
Несмотря на рабочую обстановку, Прасковья постаралась прижаться задом к парню, довольно сексуально крутя упругой задницей и томно мурлыча при этом.
– Женщинам надо прощать любые ошибки! – сказала она, но, осознав, что академик держит её за плечи вытянутыми вперёд руками, добавила в голос строгости: – Попробуешь их перечислить?
– Легко! Первое – не умеешь толком пользоваться частичкой прихваченного тобой умения. Второе – у тебя ничего не получится при большом скоплении народа. Третье: ты своими паранормальными способностями только наоборот привлечёшь к себе повышенное внимание возможных наблюдателей. Это непосредственному объекту твоего воздействия любое своё поведение может показаться нормальным и естественным. И я могу не обратить должного внимания. А следящий за нами шпик, а то и два моментально просекут суть творящегося и сделают соответствующие выводы. В этом Костик прав на все сто. Любой, кто проследит за твоими действиями, будет как минимум сильно озадачен. Но хуже всего, если вдруг ты начнёшь заниматься самосудом в любой житейской ситуации.
– Правильно! – отозвался из-за его спины Цаглиман. – Именно этого я больше всего и опасаюсь от Ляльки. Она ворвётся в город, как торнадо, и попытается всех построить по своим понятиям. Начиная от продавщицы в кассе автобусного вокзала и заканчивая какой-нибудь бандой напёрсточников. Ну и цыган следует учитывать всегда и везде. Они работают только на преступность, что бы там о них ни говорили наивные обыватели, и сами кому угодно глаза отведут да мозги запудрят. Те ещё психологи!..
Хорошо, что руки женщины были не просто заняты, а очень заняты, поэтому она лишь косилась себе за спину и грозилась.
– Бунт на корабле? Сам дитё, ещё и сорока не прожил, а меня учить собираешься? И ты его, старый пень, покрываешь? Ничего! Я с вами по-другому поговорю!.. Как только руки вымою…
Цаглиман судорожно вздохнул, но замолк. А вот академик возмутился:
– Зря ты так! Ещё раз повторюсь: на нас можешь сколько угодно тренировать свою неотразимость и способности жрицы какого-то древнего скифского божества. Но полностью забудь во время предстоящей поездки про распространяемые тобой феромоны. Спрячься, как улитка в ракушке, за холодной маской отчуждения и не смей её снимать. Разве что в крайних и лучше всего заранее со мной согласованных случаях. Тем более что до сих пор не известно, как на тебя станут реагировать оказавшиеся поблизости женщины.
– А что тебе до женщин? – продолжая формовку очередной головки сыра, фыркнула Прасковья. – Они просто в знак солидарности со мной поддержат все мои начинания. Да и вряд ли кто из них сумеет оказывать такое же влияние на мужчин, как я.
После чего она обиделась и разозлилась ещё больше. Потому что академик не удержался от продолжительного смеха. Скорее всего притворного, но от этого ещё более обидного. И объясниться поспешил только после попадания ему в лоб кусочка спрессованного творога и требовательного окрика:
– Извольте объясниться, сударь!
– Ого, как ты зазналась! – начал он сразу с критики. – Корона не жмёт? Или что там у вас, жриц, вместо неё вырастает при отрыве от реальности? Тогда могу тебе напомнить статистику Средних веков, когда лучших красавец Европы безжалостно жгли на кострах. Так вот, по количеству доносов на ведьм мужчины занимали нишу только в тридцать процентов. Хотя тех, кому красавицы с пренебрежением отказали в ласке и близости, было в разы, десятикратно больше. А вот остальные семьдесят процентов доносов шло со стороны женщин. Тех самых, на солидарность которых ты так наивно надеешься. И, поверь мне, за многие века, что у нас, что в Европе, женщины почти не изменились. Любая из вас инстинктивно мечтает уничтожить соперницу, которая красивее её и обольстительнее. Это природа, подруга, против неё не попрёшь… Вспомни хотя бы некоторые примеры из своей молодости…
У неё они имелись. Он слышал пока только два таких случая. Но Прасковья утверждала, что злобных соперниц ей по жизни встречалось ой как много. Сама удивлялась при этом, что удалось пережить почти всех.
Сейчас она просто вынужденно согласилась с приводимыми доводами.
– Ладно, признаю ваши доводы вескими и постараюсь держать свои эмоции в жёсткой узде… И вообще, пора собираться. Дальше Константин и сам справится… Правда?
