– Так мне же нужно его откестать (отлить) и заполировать. А я сегодня не ставлю печь.
– Так поставь. Я тебе принес еще пару нэймрингов.
– Так я же еще их не резал.
– Так порежь! У меня и так не хватает времени, мне нужно будет еще дать сэтеру, заправить камни – я уже договорился с Алексом.
– Но это же невыносимые сроки!
– В общем, договорились (разговор слепого с глухим).
Посетитель убежал в страшном возбуждении (хозяева ювелирных магазинов всегда возбуждались, когда появлялся реальный заказчик). Борис спокойно бросил конвертик в общий бокс для заказов и сказал:
– В воскресенье будет время, я посмотрю, что они там накуролесили.
– Так он же просил на пятницу, – вмешался я.
– Увидишь, он скоропостижно исчез и раньше следующего вторника или среды не появится. Это он всегда торгуется на всякий случай.
Борис был опытный психолог. В общем, потекла обычная трудовая жизнь. Вслед за нервным ювелиром появился спокойный и улыбающийся китаец Ли Чанг. У него, очевидно, не было причин особенно нервничать. Он был владельцем всего этого четырехэтажного здания, в котором разместились всякие ювелирные мастерские, и просторного ювелирного магазина на первом этаже. Бизнес у него процветал, за хорошими камнями он специально летал в Голландию, где отлично делали огранку. Борис арендовал у него помещение. Недавно Ли Чанг сделал в своем магазине ремонт. Материалы завозили со двора и тихонько разгружали, поставив «на шухере» несколько китайцев. Ни одного рабочего мы ни разу не видели, да и почти не слышали. По-английски они не говорили. Это были нелегалы и, естественно, не члены профсоюза. Работа их стоила раз в пять дешевле чем у профессионалов. Ли Чанг боялся неприятностей и демонстраций, которые устраивали профсоюзные деятели у входов в офисы, где работали непрофессиональные строители. Демонстранты надолго отпугивали клиентов от дверей магазинов.
В свое время его очаровали интерьеры казино в Лас-Вегасе, и он решил, что сделает не хуже. Зал оказался забит разнообразными орнаментами, китайскими иероглифами, вазами, искусственными цветами яркой расцветки и лихой рыночной живописью, а на сводчатом потолке парили нарисованные облака и птицы. И вот в этих облаках, как ангел – посланник божий, парил сам хозяин – его кабинет сделали между этажами. В его магазине работали только родственники. Но он никому не доверял, а родственникам тем более, и поэтому сделал свой кабинетик со стеклянными стенками и с входом с промежуточной площадки лестницы. Этот кабинетик располагался под потолком, и он мог следить за всем, что происходит в магазине.
Ли Чанг принес Борису очередной заказ и тут же стал излагать все ужасы своей эмиграции, как он бежал из Тайваня, как они с женой почему-то пробирались часами по пояс в ледяной воде, спасаясь от пограничников. При этом они не смогли ничего взять с собой. У них ничего не было. Только у супруги был один камешек в интимном месте. В каком именно – мы не стали уточнять. И вообще, сочувствие мы выражали весьма условно, так как это на моем счету был уже третий вариант биографии, но говорят, что их было значительно больше. Было и бегство из Сингапура в трюме парохода, было и бегство из плена без уточнения, какого плена и в какой войне. В общем, это был человек, обладавший богатой фантазией. Оканчивались все эти воспоминания хэппи-эндом.
– И вот благодяря непосильному труду я за пять лет стал владельцем этого здания и этого магазина. Как вам это нравится?
Нам это очень понравилось, мы его поздравляли и жали руку. Звучало это отрадно, но малореально. Тем более, что было непонятно, какой непосильный труд можно использовать в таком ювелирном бизнесе как у него – сидеть целый день в магазине, чесаться и ждать клиентов – и при этом заработать на этом непосильном труде миллионы. На ум приходили другие варианты его биографии, больше связанные с всесильными китайскими триадами и отмыванием юаней, цзяо и, естественно, зеленых. Хоть у него и не было явных признаков причастности к этим, таким организованным и сплоченным китайским организациям – он не имел татуировок в виде черепов, драконов и кобр, но тем не менее мы понимали, что так просто миллионы бедным китайским беженцам, приехавшим нищими, несчастными и мокрыми от длительного сидения в воде, в Америке не выдают.
Кроме того, мы ему сообщили, что нам нравятся его успехи, но нам очень не нравится то, что он ночью заложил дверь из нашей мастерской на лестницу в здании, и мы теперь должны бегать в туалет по пустячному делу, выскакивая на улицу и входя в его владения через другую дверь. Да и дверь там не всегда открыта. Он записал нам код своего парадного подьезда, а от обсуждения этого вопроса уклонился, заявив, что ему некогда с нами беседовать.
На прощание я дал ему буклет с моими картинами. Он задержался и внимательно их рассмотрел. А потом отметил несколько, относящихся исключительно к еврейской тематике: «Шафар», «Массада», «Менора-семья». Я был удивлен таким выбором и поинтересовался уж не принял ли он иудаизм. На это он ответил, что как был буддист, так им и остался, но к тому же он еще и католик. Сочетание необычное. Это была дань американским приоритетам – в то время еще не начался отхожий, очень выгодный промысел, построенный на том, что большинство католических ксендзов с помощью еврейских адвокатов обвинялись в педофилии. У азиатов всякое сочетание может быть – в Японии, например, одни и те же солидные люди исповедуют одновременно и буддизм и синтоизм. После этого он показал пальцем на «Шофар», где был изображен молодой еврей, трубящий в шофар на фоне Стены Плача, и спросил:
– А сколько будет стоить этот индеец, играющий на трубе?
– Пятнадцать сотен (до двух тысяч долларов американцы оперируют сотнями).
– А сколько часов вы этого индейца рисовали?
– Часов десять.
– Сто пятьдесят долларов в час? Неплохо. Зачем же вы сидите тут согнувшись над этим бенчем, или картины у вас не всегда так хорошо получаются?
– Да, хорошо получаются довольно редко, да и с индейцами в Филадельфии сейчас перебои.
Он ушел от нас в полном недоумении.
После его ухода я устроил себе перерыв на ланч и вышел на улицу Сэнсом. Ярко светило солнце. Когда я зашел в мастерскую, я увидел очередного посетителя Это был Джейкоб, молодой человек, державший вместе с отцом ювелирный магазинчик в Нью-Джерси. Джейкоб, а попросту Юра, приехал из Одессы. Какие могут быть увлечения у молодого одессита, получившего свое воспитание в недрах «нашей матери Молдаванки»? Естественно, – коллекционирование огнестрельного оружия. На эту тему, как всегда, он и вел беседу.
– Садись, Алекс, послушай, – заявил он как хозяин. – Тебе это тоже не завредит. Хоть ты, говорят, и профессор. Но в советских каледжах за эти вещи никто не беседует.
Я рассказываю Борису за мою коллекцию, чтобы, дай Б-г, мне никогда не приходилось ее применять в нашем бизнесе, а только развлекаться в тире. Аминь! Мне сдается, что наша профессия стоит по риску на третьем месте после полицейских и журналистов, а может даже на втором. Вы же знаете, что Моню с Джермантауна две недели назад шлепнули прямо на паркинге. При этом на него кто-то явно навел, так как при нем был саквояж с сэмплами с его шапа. Так вот, эта моя коллекция на прошлой неделе пополнилась сногсшибательным парчезом. Мне удалось приобрести по ризонэбл прайсу браунинг девятимиллиметрового калибра модификации 71-го года. Это потрясающая машина. Для вас, не тянущих в истории, могу сообщить, что с шата из этой игрушки началась первая мировая война. Именно из нее прикончили знаменитого старикашку Эрцгерцога Фердинанда. Конечно, не из этой модели, а из предыдущей, но это не принципиально. Вот вам, пожалуйста, мизерная Бельгия, маленький Бенилюкс. О них только и вспоминают, когда толкуют за драги да за проституток. А такую штуку соорудили!
