Наш нынешний преподаватель ставил нам пластинки фокстротов и танго, называл это для конспирации «быстрый танец» и «медленный танец». Фигуры он нам показывал довольно примитивные, но мы и этому были рады. Быстрый танец иногда называли «маршевым фокстротом». Считалось, что слово «маршевый» снимает с него налет пагубного западного влияния.
По вечерам мы гуляли по Крещатику. Это был для нас основной источник информации. Телевизоров еще не было. Был 1948 год. На Крещатике движение гуляющих подростков шло в обе стороны. Группы приятелей и знакомых сталкивались, перемешивались, менялись партнерами и обменивались новостями.
В этот день я вернулся раньше обычного – к девяти часам, быстро поужинал, вооружился карандашом и листами бумаги, выданной мне отцом. Это была рукопись чьей-то диссертации, но одна сторона листов была абсолютно чистой. Первая проба карикатуры меня вдохновила. Мне не терпелось изобразить моих учителей, доброжелателей и мучителей, добрых и вредных, веселых и грустных, противных и приятных.
Начал я, конечно, с Анатолия Ивановича, чей профиль у меня так удачно получился на уплотненном опросе и даже, как мне показалось, был весьма благосклонно принят самим натурщиком.
Следующим был Дон Кихот – так мы называли учителя русской литературы. Он, действительно, был похож на Дон Кихота, хотя, по-моему, отрабатывал свой образ под разночинца девятнадцатого века. У него были подкрученные усы, солидная бородка клином, очки с круглыми стеклами в железной оправе. Он носил приличный костюм и строгий черный галстук. Но при всем при этом костюмные брюки были заправлены в высокие смазные сапоги. На эти сапоги в плохую погоду он напяливал калоши. Я его изобразил с двухстволкой на плече, с ягдташем на поясе и с тургеневскими «Записками охотника» под мышкой. Дон Кихот был фанатом своего предмета и большим ревнителем русского литературного языка. Но если, не дай Б-г, он обнаруживал, что кто-то из учеников на его уроках занимается чем-то посторонним, он обрушивал на него море брани, совершенно не стесняясь в выражениях. «Да как же вы только посмели играть в ваши мерзкие игры. Ах вы, грязное, неопрятное существо. Ах вы, неумытое ничтожество, презирающее нашу литературу. Вы чудовище, вы животное. Мне противно смотреть на вас, моральный урод. Вон из класса». При этом он обращался к уроду исключительно на вы. Дон Кихот вышел неплохо – типичный тургеневский охотник. Напротив него я изобразил волка, правда больше похожего на собаку. На нем (на волке), который получился весьма добродушным, я написал «грязное неумытое животное».
За ним пошли Петюня с выводком детей, Фарадей, наливающий в рюмку раствор из реторты с надписью водка, Анна Соломоновна с огромным циркулем в руках, расчерчивающая классы на тротуаре.
Так началась моя подготовка к первой нелегальной выставке. Мне тогда и в голову не могло прийти, что у меня будет много выставок в Америке, в профессиональных галереях, в City Hall Филадельфии, в банках и синагогах, в университетах и клубах, а также в самом крупном книжном магазине Филадельфии «Forward».
ЧЕТВЕРТЫЙ REPRESENTATIVE (пятьдесят пять лет спустя)
Я рассказывал своей супруге о подготовке моей первой выставки – выставки карикатур на обратном пути в наш уютный North-East.
Мы подумали, что не стоит ехать на следующий день в «Forward», так как наш коллега из Art Institute со своими перформансами, бродягами, софитами, дымовыми завесами, переодетыми лежачими бродягами и прочими эффектами возьмет на себя слишком много шума и внимания. Мы решили обождать несколько дней.
Через два дня раздался звонок. Звонила наша энергичная Бани.
– Соngratulations! (поздравляю) Появился первый покупатель на ваши картины. Да, да! Вполне серьезно. Он даже оставил мне чек на ваше имя на девяносто долларов. Но я решила без вас картины ему не отдавать. Меня смутило то, что самые большие картины и в хороших рамах стоят дешевле других.
– А какие это картины?
– Вот, минуточку, я записала. «Концерт Бернстайна в Academy of Music», «Cердце города» и «Служба в синагоге Фрэнк Ллойд Райта».
– Так при чем тут девяносто долларов? Эпрайзер оценил каждую из них в три тысячи долларов. Только рамы на них стоят девятьсот долларов.
– Но там на ваших подтекстовках написано совсем по-другому. Вот видите. Этот покупатель мне сразу не понравился. Морочил голову – три раза возвращался, говорил, что должен забрать картины сейчас, так как сегодня уезжает. В общем приезжайте – разберемся.
Пришлось ехать. Зайдя в магазин мы сразу направились на второй этаж к картинам, где уже стояла мисс Бани и о чем-то спорила с каким-то пожилым мужчиной с неопрятной бородкой и в темных очках. Вид у него был не очень привлекательный – фирменная бейсболка хоккейного клуба «Еagles» с вышитым орлом, серая куртка с клубной надписью на спине, мятые брюки и кроссовки. Все это выглядело как-то несолидно. На стене висели три моих картины. Это были большие холсты из серии «Our Philadelphia», написанные акриликовыми красками и окантованные в большие дорогостоящие рамы.
Картины, слава Б-гу, были на месте. Я посмотрел на ярлыки под ними, которые делал я сам. Кто-то внес в них небольшие изменения. Под названием картины я впечатал $3000. Некто добавил точку. Получилось $30.00.
– О! Вот и автор. Nice to see you (рада видеть вас)! Вы видите на labels под картинами написано тридцать долларов.
– Так у вас же есть в договоре price list – список с ценами. А здесь кто-то вставил точку.
– Про список я забыла. А тут вы сами виноваты. Не первый год в Америке, не в первый раз пишете чеки. После тысяч всегда нужно ставить запятую. А так – иди разбери. Вот кто-то поставил точку. Это наверное вы сделали, – обратилась она к своему собеседнику.
– Ну что вы? Зачем же мне это было нужно? – Зачем ему это понадобилось – это и ежу было понятно. – У меня даже и ручки с собой нету. – Аргумент был довольно слабым. Он повернулся к нам. – Рад с вами познакомиться. Я очень люблю живопись и помогаю многим художникам.
– Стать богатыми и знаменитыми? – эта формула была нам уже хорошо знакома.
– Совершенно верно.
– Позвольте взглянуть на вашу business card.
– Конечно, конечно. – Он вытащил из кармана жменю бумажек и ключей (естественно среди них было две ручки). – Вот, прошу вас. – Он протянул визитку.
– Мистер Каалев?
– Совершенно верно.
– Так тут же написано, что вы работник фирмы по продаже мебели.
– Ну знаете! Это Америка. Здесь каждый зарабатывает как может.
– У вас необычный акцент. Откуда вы приехали, если не секрет?
– Я из Финляндии, из Тарту. Знаете такой университетский город. В этом университете я преподавал. Я и русский немного знаю. – И тут же перешел на русский. – Если хотить-те, я вам говорил-ла по русску.
