Стальная маска
«Московский комсомолец» от 20 мая 2008 г.
«МК» прикоснулся к тайне неизвестных детей «отца всех народов»
К 55-й юбилейной годовщине со дня смерти Сталина был проведен опрос среди молодежи: как они относятся к «отцу народов»? И выяснилась парадоксальная вещь — наши юные соотечественики больше не считают его тираном.
Сталин сегодня — один из величайших политиков XX века, символ России, ее имперского могущества. «Без Сталина мы бы не победили в войне», — уверены нынешние двадцатилетние.
А ведь еще десять лет назад никто и помыслить не мог о подобной интерпретации этого образа.
Но времена меняются, меняются люди.
Нам удалось разыскать человека, который утверждает, что лично знал Иосифа Виссарионовича и даже не раз являлся к нему на доклад, переодетый в рясу монаха.
Сейчас его зовут Владимир Жухрай, он писатель. Но кем он был прежде, при жизни вождя, почему его мать запросто могла привести его за руку к Сталину в кабинет для воспитательной беседы и почему все, кто знаком с Жухраем, уверяют, что у него одно лицо с «отцом всех народов».
Генерал-полковничья форма висит на дверце шкафа в квартире на Ленинском. Высокие потолки под стать 82 летнему хозяину. Старик грозен и грузен.
И похож на многочисленные портреты у себя за спиной.
На фото — Сталин.
Передо мной — он же, только без оспин и без усов.
Переживший самого себя лет на десять и избавившийся от кавказского акцента.
— «Говорят, я был самый доверенный человек у вождя.
— Пусть так, для моего самолюбия эта сказка сверхприятна», — изучая меня, негромко произносит собеседник.
Кто передо мной — профессор, историк, один из многих, кто пишет о том времени. Или…
«Ко мне из ФСБ приходили — говорят, признайтесь, что вы — сын Сталина, генерал Марков, легендарный летчик, в 17 лет ставший Героем Советского Союза. Нет, говорю, я — писатель Владимир Жухрай. Других чинов мне не надобно».
Он согласился со мной встретиться только для того, чтобы продиктовать свои взгляды на некоторые аспекты Великой Отечественной войны и о роли в победе великого Сталина. Не более…
Имени этого человека не найти ни в одних мемуарах. Но там, где надо, о нем знают.
Хотя его биография кажется невероятной даже для вымысла.
Неужели вот этот седой старик, когда ему было 22 года, командовал вытянувшимися в струнку генералами?
Он, по личному приказу Генералиссимуса ставший главой аналитического отдела его контрразведки?
А может, это и есть сказка?
Как и чем объяснить головокружительный взлет и странную близость к вождю, не доверявшему никому, и последующее полувековое молчание?
Только в документальных книгах, которые писатель Жухрай сегодня пишет, нет-нет да и проскользнут сенсационные бумаги из личного сталинского архива.
Который никто никогда не увидел.
«Ты, махновский бандит!»
— Мне этот архив сразу после смерти Сталина дал Александр Джуга,
[1]
мой большой друг, кстати говоря, и самый дорогой человек в жизни, — говорит Владимир Жухрай. — Он передал все документы, расшифровки, донесения наших и чужих агентов с 41-го по 45-й год. На агентурных донесениях на обороте было указано: кто источник, где работает. Поэтому я предупредил, чтобы эти бумаги, когда я их верну, немедленно сожгли. У себя я их держать тоже не мог, чтобы не продали. Но Саша Джуга сказал: поскольку ты будущий писатель, тебе надо их знать, напишешь потом хорошую книгу.
— А кто он такой — Александр Джуга?
— Начальник сталинской контрразведки. Вся агентура его стояла над членами Политбюро: его приказ — и их бы пристрелили как бешеных собак. Но сам нигде не фигурировал. Он был родным сыном Сталина, что не скрывалось, — произносит он и как отрезает: — Давай так. О личном — не задавать.
— Ну, извините, Владимир Михайлович, но как тогда объяснить, что мы публикуем вашу точку зрения о войне, чем она интересна, ежели не сообщить, что вы работали с Иосифом Виссарионовичем?
Будто и не слышит.
— В годы «холодной войны» в недрах западных разведок были изложены пять основных антисоветских мифов, призванных оболгать историю Великой Отечественной войны, — начинает мне диктовать. — В результате в средствах массовой дезинформации она стала подаваться как пиррова победа, — говорит отрывисто, четко, не оставляя времени на вопросы. — При помощи этой грязной клеветы наши идеологические противники хотели очернить историческое прошлое советского народа и преуменьшить его значение в воспитании будущих поколений». Записала?
— Записала. Владимир Михайлович, а когда вы познакомились с товарищем Сталиным?
— Первый раз я увидел Сталина в Волынском, на его даче, — неожиданно отреагировал он. — В 40-м году. Мне было 14 лет. Я ударил десятиклассника стулом по голове, и тот три часа не мог прийти в чувство. Меня за этот бандитизм из школы выгнали, и мать привезла меня к Сталину, чтобы Отец народов прочитал мне нотацию.
— Школьника-хулигана — к первому человеку страны?..
— Моя мама была не простая женщина, а акушер-гинеколог Кремля — в третьей группе, где обслуживали семьи членов Политбюро. Мать была ближайшим другом Сталина, он к ней относился удивительно просто и нежно. Даже не знаю почему. Мама вообще вела себя как царица, никого не признавала. Отец наш великий все для нее делал.
А я был зеленый сопляк. И надо было меня оторвать от улицы, от дружков — поэтому меня мать с собой на врачебные вызовы брала. Пока она осмотр вела, я гулял. Я с матерью на разных машинах к членам Политбюро ездил — например, у Лазаря Кагановича она принимала роды у дочери, дома, в Кремле. И тот ей ручки целовал. У Аллилуевой роды не она принимала — та, дура, убежала куда-то на конец города, и ее искали с собаками. Абсолютно больная женщина, совершенно при этом несчастная. Она не обращала внимания на детей, они ее забыли на третий день после ее самоубийства… Мне Николаев, близкий сотрудник Сталина, рассказывал, как тот еще при жизни жены жаловался: «Я не могу уделять своим детям время, сплю по два-три часа, а Надежда ими заниматься не хочет».
Так что я к издержкам материной профессии привык. Но не знал, что в тот раз она везла меня не к пациентке, а к Сталину за выволочкой. Приехали — забор огромный, мы без проверки в ворота въехали. А там он — памятник! Отец народов. ЖИВОЙ! У меня аж ноги подкосились. Вошли в комнату, где Политбюро заседало, а с левой стороны — его спальня. Колоссальных размеров стол накрыт накрахмаленной скатертью, на нем чайник электрический и коробка шоколадных конфет. Он мне протягивает: «На, ешь!» И бросил журнал со своими снимками — чтобы я их смотрел, значит, пока он сам с матерью ушел на конец комнаты разговаривать, где портрет Ленина висел. Когда они вернулись, Сталин мне заявляет: «Ты, махновский бандит, долго еще будешь драться по улицам? — А затем, поворачиваясь к матери: — Почему ты его упустила?! Что ты прячешься за свою работу? Вот твоя работа!» И на меня указывает. Мать сидела как мышка, пока меня Сталин отчитывал.
