Конечно, именно это имел в виду посол Джессап, когда осенью 1951 года под присягой сообщал сенатскому комитету по международным отношениям, рассматривавшему его назначение членом делегации на Генеральную ассамблею ООН, что Госдепартамент ни разу не «обсуждал» возможности признания красного Китая*.
Доказательство J— 23 декабря 1949 года, когда плохо вооруженные, разбитые и преданные всеми армии Чан Кайши начали свой исход на о-в Формозу, для сотрудников информационной службы Госдепартамента был подготовлен пакет секретных инструкций. За этими документами чувствовалась рука прокоммунистической группировки, настоящего «китайского лобби», работавшего долго и с любовью ради краха националистов. Этому лобби совсем не хотелось ни видеть возрождение антикоммунистической военной силы на Формозе, ни откладывать и дальше великий день победы и признания для китайских «красных».
Документ гласит:
«Формоза и политически, и географически, и стратегически — часть Китая, не имеющая какого-либо особого значения или важности. Если растущий общественный интерес вдруг обратится на Формозу, необходимо предать гласности факты, отмеченные ниже...
Следует использовать любые материалы для противодействия ложному впечатлению, что утрата [Формозы] могла бы серьезно угрожать интересам Соединенных Штатов или любых других стран, противостоящих коммунизму.
* Слушания Макартура 2 июня 1951 года:
Сенатор Брюстер: Вы никогда не рассматривали вопрос? [ признания красного Китая]
Госсекретарь Ачесон: Нет. Мы никогда не обсуждали этот вопрос.
Бригадный генерал Луис Фортьер под присягой показал комиссии Маккаррана, что в январе 1950 года Филипп Джессап говорил ему, что Соединенные Штаты признают красный Китай «примерно через две или три недели».
Без очевидной чрезмерной и неоправданной озабоченности этим вопросом, выделим, как приемлемые, любые из следующих главных вопросов:
«. . .Формоза не имеет особого военного значения. . .
В отношении настойчивого требования к Соединенным Штатам действовать, особенно в самих Соединенных Штатах, нам следует изредка время от времени прояснять, что поиски баз Соединенных Штатов на Формозе, посылка туда войск, снабжение армий, отправка военно-морских соединений или совершение любых подобных действий не принесли бы никакой существенной пользы ни Китаю, ни его националистическому режиму» .
И предостерегающая директива Госдепартамента: «Избегать: любых ссылок, которые отмечали бы важное стратегическое значение острова или утверждали бы, что остров — субъект политической реальности».
Сразу спустя тринадцать дней после издания приказа, президент категорически утверждал, что «правительство Соединенных Штатов не оказывает военной помощи и не дает советов китайским силам на Формозе»*.
Формоза могла бы пасть, а Госдепартамент продолжал бы говорить американскому народу, что остров не имел никакого стратегического значения — что она находилась вне нашего «периметра обороны»— точно так же, как Госдепартамент до самого начала корейской войны говорил американскому народу, что «пыль должна осесть», прежде чем может быть выработана сильная дальневосточная политика. А до этого весьма отдаленного дня оставить проведение «аграрных реформ», как сказал помощник госсекретаря Раск, «красным» революционерам примерно того же сорта, что и американских времен 177 6 года, с Мао Цзэ-дуном в роли Джорджа Вашингтона.
* 17 июля 1949 года Оуэн Латтимор писал в «Нью-Йорк компасс», объясняя подобную политику: «Поскольку становилось все более и более очевидным, что Чан Кайши и Гоминдан потерпели поражение и разбиты наголову, американская политика должна была стать более деликатной. Проблема состояла в том, как позволить им проиграть, не показав при этом, что Соединенные Штаты бросили их. . . Как надо было также позволить Южной Корее проиграть, не показав при этом, что мы бросили ее...» И тем не менее под присягой во время слушаний Макартура, Аче-сон как раз тогда недвусмысленно высказался об американской политике в отношении Формозы:
«Прежде всего мы поняли и согласились, что Формоза имела стратегическое значение, поскольку это касалось Соединенных Штатов. Следующим моментом было то, что ее стратегическая важность вызывала необходимость удержать Формозу и не отдавать ее в руки такой власти, которая была бы враждебна по отношению к Соединенным Штатам».
Доказательства эти — лишь небольшая выборка из огромного количества имеющихся в наличии. Имеют ли они какой-то смысл или же бедные, замшелые антикоммунисты, которые ищут скрытый смысл в деле Зорге, которые усматривают параллели между Одзаки и некоторыми людьми в нашем правительстве, которые замечают, что «Амеразия»— это отнюдь не законченная глава в довольно загадочной истории — просто обманываются сами и вводят в заблуждение других? Возможно ли для среднего гражданина и для не столь среднего читателя поверить, что американская политика на Дальнем Востоке — результат широкораспространенной и глубокой закономерности? Или ее следует приписать непроходимой глупости? И есть ли здесь различия? Ведь глупость может заходить очень далеко, а болванов, которых терпят и превозносят до небес как гениев, хватает в политике...
Так какой же вердикт можно вынести на основе всего сказанного?
Если он до сих пор жив — а он вполне может быть жив, — Рихард Зорге мог бы ответить на этот вопрос. Рихард Зорге вполне может смеяться над Америкой, как он смеялся когда-то над своими японскими тюремщиками. «Все идет по плану, — мог бы сказать он, — поскольку падение Китая было запланировано», и уйти, прихрамывая...
Все идет по плану — но не по плану Америки... Мертвый или живой, Зорге продолжает добывать победу для своих хозяев. И «Зорге» побеждают во всем мире. Время стремительно уходит. А мудрости как не было, так и нет.
Проповедник Колет сказал мне: «Слова мудрости подобны звездам... И кроме того, вовремя, сын мой, предупреждаю тебя: можно писать книги без конца... Но позволь же нам услышать окончательный вывод обо всем этом деле... А уж Господь сам вынесет свою оценку каждой работе, разберется с каждым тайным делом — доброе оно или злое».
ТЮРЕМНЫЕ ЗАПИСКИ РИХАРДА ЗОРГЕ
Исполнилось 100-лет со дня рождения и 50-лет со дня гибели легендарного советского разведчика Рихарда Зорге (4 октября 1895 г. — 7 ноября 1944 г.). Р. Зорге родился в поселке Сабунчи недалеко от г. Баку в семье коммерсанта Густава Вильгельма Рихарда Зорге и Нины Семеновны Кобелевой. Когда Рихарду было около трех лет, семья переехала в Германию. К концу Первой мировой войны Р. Зорге стал убежденным коммунистом, принимал активное участие в германском революционном движении. С конца 1924 года он работал в Москве в Коминтерне, с 1929 года — в советской военной разведке. С 1925 года Зорге — гражданин Советского Союза и член ВКП(б) . Как немецкий журналист Зорге в 1930— 1933 годах работал в Китае, а с сентября 1933 года — в Японии, представляя германское информационное агентство «ДНБ» и газету «Франкфуртер цайтунг». С этого времени и до октября 1941 г. под его руководством в Токио успешно функционировала резидентура советской военной разведки «Рамзай» (по инициалам «Р. З.»— Рихард Зорге), куда входили его ближайшие соратники — корреспондент французского агентства «ГАВАС» югослав Бранко Вукелич, владелец фирмы по изготовлению множительной техники немец Макс Клаузен, японские патриоты— журналист, писатель и поэт, специалист по Китаю Ходзуми Одзаки и художник Ётоку Мияги.
