В некоторых особых случаях, не придерживаясь персонального распределения задач, я всех членов группы нацеливал на ту или иную специальную проблему. Вот несколько подобных примеров .
Когда произошел известный инцидент 26 февраля 1936 года39, я поручил всем членам группы сосредоточить усилия на сборе разнообразной информации, на основе которой я вырабатывал собственные заключения. Во время японо-китайского конфликта 1937 года40 я дал указание своим сотрудникам в первые несколько недель особое внимание уделить вскрытию планов первичной мобилизации японской армии. Когда происходили бои на Хал-хин-Голе, я всех нацелил на выяснение планов военного усиления Японии в районах, прилегающих к государственным границам Монголии, и потребовал материалов, которые позволили бы сделать вывод о возможных пределах расширения конфликта. После нападения Германии на Советский Союз вся группа занималась сбором различных подробных данных о политической позиции Японии в отношении этой войны, а я в это время внимательно следил за масштабами и направлением (север или юг) начинавшейся в Японии широкомасштабной мобилизации. Когда же у меня созрела уверенность в том, что войны между Японией и СССР не будет, я дал указание всем членам группы переключить внимание на проходившие тогда в условиях обостряющейся обстановки японо-американские переговоры и тенденцию их развития в будущем.
39Инцидент 26 февраля 1936 г. — неудавшийся фашистский мятеж «молодого офицерства» во главе с генералом Араки, требовавшим расширения японской агрессии против Китая и СССР. Заговорщики убили ряд государственных деятелей, которых они считали «умеренными». Попытка государственного переворота поддержки не получила и была подавлена. 40Японо-китайский конфликт 1937 г. — агрессивная война Японии с целью захвата всего Китая началась нападением японских войск на мост Лугоуцяо под Пекином 7 июля 1937 г.
Когда по информации, собранной членами разведывательной группы и мной лично, возникали вопросы, требовавшие, как представлялось, особого внимания, я нацеливал на них своих коллег. В случаях, когда те или иные проблемы не представляли важности для нашей работы или в результате обсуждения выяснялось, что по некоторым вопросам сообщается противоречивая информация, я дал указания искать более достоверные сведения и стремился вскрыть истинные причины событий.
Кроме того, я определял, какую часть информации, полученной лично мной или собранной по моему распоряжению, нужно сообщить в Москву по радио, какую необходимо после этого отправить курьерской почтой в более подробной письменной форме, а какую — вообще не докладывать.
Я не раскрывал своим сотрудникам, как я использовал полученные сведения и информацию. Только Клаузен, занимавшийся шифрованием, знал, что я передаю в Москву и как я дополняю полученную мною информацию (разумеется, время от времени я совещался с Одзаки, чтобы наиболее точно оценить и истолковать разнообразные сообщения и важные политические события). Я полностью засекречивал свои письменные доклады, независимо от характера содержавшихся в них сведений. Стремясь придать докладу законченный вид, я просил кого-либо (чаще всего Ми-яги) собрать дополнительные или уточняющие сведения, но старался не злоупотреблять этим. Я часто просил Одзаки и Мияги подготовить сообщения в письменной форме по военным или другим вопросам для моих очередных докладов, но к этому я прибегал, только когда чувствовалось, что Москва проявляет особый интерес к тем или иным специальным проблемам или требуется доложить по какому-то срочному вопросу.
Я не только отбирал информацию, необходимую для доклада в Москву, но и решал, как лучше всего ее использовать. Другими словами, я не отправлял в Москву полученную от своих сотрудников информацию в ее первоначальном виде. Используя в качестве материала для моих донесений по радио и другим каналам различную информацию, я сопоставлял ее с другими данными и проверял степень ее ценности и достоверности. Именно поэтому мои радиограммы и другие донесения не обязательно дословно повторяли текст сообщений моих коллег. Конечно, это не означает, что я действовал произвольным образом. Я очень добросовестно использовал всю получаемую информацию после ее серьезного изучения.
Я очень редко беседовал со своими сотрудниками об информации и материалах, добываемых мной или другими членами группы. Я делал это только в тех случаях, когда необходимо было выработать четкий курс в отношении способов работы или избе-
жать сбора ложной информации. Были, впрочем, случаи, когда я считал полезным сообщить моим коллегам собранные мной или другими членами группы сведения в связи с общей политической ситуацией.
В общем, я самостоятельно решал вопросы распределения заданий, отбора информации, подготовки донесений в Москву.
Международные контакты, которые моя разведывательная группа поддерживала через каналы связи
Международные контакты в нашей деятельности сводились исключительно к передаче документов в Москву и обратно. Другими словами, мы поддерживали только техническую связь с Центром через курьеров и не имели непосредственного контакта с какими-либо организациями или отдельными людьми независимо от того, было ли это в Японии или за границей. Курьерская связь между нами и Москвой, как и между Москвой и нами, носила, почти без исключения, чисто технический характер. По предварительной договоренности курьер из моей группы встречался с московским курьером, передавал ему тщательно запечатанный пакет и в обмен получал пакет, присланный из Москвы. Этим их работа заканчивалась; они ничего друг другу не говорили, не передавали никакой информации и только обменивались общими фразами. Беседы о секретных вопросах, связанных с работой, разрешались только в тех случаях, когда заранее было получено согласие Москвы. Впрочем, не воспрещалось спросить у курьера, был ли он недавно в Москве или нет, и, если был, узнать у него о тамошних делах и знакомых. Если мы встречали курьера, который уже несколько раз бывал у нас, мы спрашивали его о ситуации в Советском Союзе, о старых друзьях. Однако, как было отмечено выше, разговоры не касались работы, ее содержания и организации, за исключением специальных случаев.
Курьеры, прибывавшие из Москвы, не были уполномочены давать нам распоряжения. За исключением одного человека все они были нам незнакомы. Мы не знали ни их имен, ни положения, которое они занимали в Москве или за границей. У нас было впечатление, что люди, с которыми мы неоднократно встречались в течение длительного периода времени, были «профессиональными» курьерами, т. е. им была поручена перевозка советской официальной и так называемой «неофициальной» почты (такой, как, например, материалы моей разведгруппы).
В большинстве случаев было непонятно, находился ли их центральный орган в Москве или в какой-либо советской офи-
циальной или неофициальной организации за границей. Курьеры, с которыми мы встречались, в большинстве были сравнительно молодыми людьми, прошедшими, как правило, определенную политическую и прочую подготовку. Связь с ними осуществлялась по предварительной договоренности с Москвой. Место, время и условия встречи согласовывались по радио. Если курьеры не знали друг друга, по радио устанавливались специальные опознавательные признаки, пароли, фразы для взаимного подтверждения. Например, встреча с курьером в одном из ресторанов Гонконга была устроена следующим образом. Курьер, прибывший из Москвы, должен был войти в ресторан в три часа с минутами, достать из своего кармана толстую длинную черную манильскую сигару и держать ее в руках не зажигая. Наш курьер (в данном случае я), увидев этот условный знак, должен был подойти к стойке ресторана, достать из кармана по форме сильно бросающуюся в глаза курительную трубку и безуспешно попытаться ее раскурить . После этого курьер из Москвы должен был зажечь свою сигару, а я в ответ — свою трубку. Затем московский курьер должен был покинуть ресторан, а я, также выйдя из ресторана, медленно идти за ним в один из парков, где находилось место нашей встречи. Он должен был начать со слов: «Привет! Я — Катчер», а я произнести в ответ: << Привет! Я — Густав». После этого все должно было развиваться по плану.
