1. Он мог отправиться на родину в Швейцарию и с его связями, простиравшимися от Москвы и Берлина до Нью-Йорка, мог заново сделать себе состояние.
2. Он мог отправиться в Англию — в Лондоне у него было много друзей по бизнесу.
3. Он мог остаться в Париже — и сражаться.
Он выбрал последнее — и уже через день или два, при содействии своего старого знакомого, полковника из французского Второго бюро, вышел на людей из британской разведывательной службы. Его связником оказался пожилой человек — по виду французский торговец бакалеей из северо-западного пригорода Парижа, который был оставлен с радиопередатчиком во французской столице, когда две недели назад британская армия эвакуировалась из Франции. «Робин» сказал ему: «Я буду работать с вами, а не НА вас».
После многих приключений, включая и совещание с офицерами британской разведки на Нормандских островах, «Робин» к середине 1942 года стал одним из основных агентов англичан в оккупированной Франции. Высокий и элегантный, он выдавал себя за эльзасца, демонстрирующего свои явные пронацистские симпатии и имеющего доступ в высшие слои германского общества. Один германский офицер, восхищенный его белокурыми волосами и пронзительными голубыми глазами, заверил «Робина», что он представляет из себя идеал столь любимого фюрером «настоящего арийца».
Так случилось, что в начале лета 1942 года он уже тесно сотрудничал с неким капитаном Даннекером, о котором лишь немногие знали как о представителе оберштурмбанфюрера Адольфа Эйхмана в Париже и которому несколько месяцев назад обер-группенфюрер Рейнхард Гейдрих отдал приказ на уничтожение европейских евреев. Именно с Даннекером «Робин» под видом Жака Вальтера из Страсбурга начал переговоры о цене за спасение общины евреев-сефардов, живущих во Франции.
Культурные, космополитично настроенные и зачастую богатые, члены сефардской общины были потомками испанских и португальских евреев, бежавших во Францию во времена испанской инквизиции. Многие из них давно утратили все характерные еврейские черты, другие не только не исповедовали веры своих отцов, но и не имели ничего общего с другими евреями. И на этом основании лидеры общины умоляли «Робина», о связях которого с немцами им было известно, начать переговоры с тем, чтобы исключить сефардских евреев из списка подлежащих преследованиям и депортации.
До этого времени «Робин» ограничивал, насколько это было возможно, свои контакты с германскими оккупационными властями, однако поддерживал светские связи с некоторыми немцами через членов русской белогвардейской общины в Париже, с которыми он давно поддерживал самые дружеские отношения. Одна из бывших подружек «Робина» была французской актрисой, незадолго до войны вышедшая замуж за одного из белогвардейцев. Через этих русских «Жак Вальтер» и вышел на представителей Эйхмана.
Поначалу немцы были неумолимы в отношении евреев-се-фардов, однако «Робин» был первоклассным торговцем международного класса, а потому намекнул, что в конце концов всего лишь одно маленькое административное решение может принести крупное вознаграждение. Как один добрый нацист другому, он предложил представителям Эйхмана и Розенберга учесть, что многие из этих «verdammte Juden» обладают крупными суммами денег. Так почему бы, вопрошал «Робин», и не отрезать себе кусочек, тем более что это ничего не будет стоить — один лишь росчерк пера? И никто в Берлине ничего не узнает.
Немцы, служившие в антиеврейской службе, слушали уговоры Робина со все большим и большим интересом. Ясно же, соглашались они, что эти сефарды совсем не евреи! Начались переговоры, которые шли заведенным немецким порядком: долгие заседания с отчаянной торговлей перемежались столь же долгими псевдофилософскими рассуждениями со ссылками на Канта и Гете и прикладыванием к бутылке коньяка, стоявшей на столе.
«Робин» прекрасно сознавал, что перед ним — упорные дельцы, у которых на протяжении всех переговоров были все козыри на руках. Но наконец-то было согласовано, что за сумму в один миллион долларов, помещенных на секретный и цифровой счет в швейцарском банке в Лозанне, немцы оставят свои колебания и постараются обуздать свои антисемитские чувства. Они заверят всех евреев-сефардов, проживающих во Франции, что будут считать их обычными французами, и выдадут им обычные француз-
ские документы, в которых не будет никакого упоминания об их еврейских предках.
Ну а потом кто-то проговорился, СД пронюхала о деле, и переговоры были внезапно прекращены. Однако к тому времени «Meine lieber Herr Walter» из Страсбурга уже стал персоной грата в небезызвестной СС и других германских кругах и был единодушно признан человеком, с которым полезно вести знаком-стю.
Он по-прежнему продолжал получать приглашения от самых важных людей — как немцев, так и в особенности русских белогвардейцев, вращаясь в тех кругах, где представители германских оккупационных сил были почетными гостями. В одном из роскошных домов, располагавшихся близ авеню Фош, которую непочтительные парижане обозвали «авеню Бош», в начале сентября «Робин» встретился с одним из своих самых важных «дру-зей-оккупантов».
Когда «Робин», одетый в костюм от Сэвиля Роу, купленный еще до войны, вошел в гостиную, он сразу оценил, сколь блестящая компания собралась здесь. Геррен Оберг, Кнохен, генерал Штульпнагель— военный комендант, а также старшие офицеры из штаба фон Рундштедта, располагавшегося в Сен-Жермен-ан-Ло, — все были здесь. Хозяйка предложила «Робину» превосходный коктейль из шампанского — у немцев и их друзей был выбор старых марочных вин, — а затем они вместе стали переходить от одной группы гостей к другой. Разговор в основном шел на немецком, и подходя к каждой группе, хозяйка, питавшая некие подозрения в отношении деятельности «Робина», поскольку знала его настоящее имя, представляла «Робина» гостям как «герра Вальтера» из Страсбурга.
Постепенно, как это бывает на вечеринках, переходя от одного маленького кружка к другому, «Робин» разговорился с плотного сложения немцем средних лет в хорошо сшитом гражданском костюме. По всему было видно, что немец — новичок в Париже. Этого человека с короткой стрижкой и бычьей шеей истинного пруссака, представили «Робину» как «высокопоставленного представителя рейхсминистра Шпеера», и вскоре двое мужчин уже были увлечены беседой. Немец, ничем не выдавший своего звания, был явно еще не знаком со всеми удовольствиями, которые мог дать оккупированный Париж, и потому когда он понял, что «Робин», превосходно говоривший по-немецки, уже давно живет во французской столице, он попросил своего нового знакомого показать ему все «самые лучшие места», которые бы ему понравились. Со смехом немец признался, что для него «удовольствие — это когда много выпивки и много хорошеньких девушек». Вскоре он уже расспрашивал «Робина», когда
они отправятся в поход. Видный и элегантный, «Робин» разбил не одно дамское сердце, а потому был тем самым человеком, который мог приобщить немца к удовольствиям Парижа. Немец был явно человеком высокого ранга, и потому «Робин» ответил: «А почему бы и не сегодня, mein Herr? Я свободен — и после вечеринки идем».
Немец был в восторге, и вскоре двое мужчин тихонько улизнули с белогвардейской вечеринки и пустились в путешествие по кабаре и барам, расположенным по соседству Елисейских полей. И когда они сидели в третьем по счету баре, немец признался «Робину»: «Это именно то, чего мне хотелось. Примите мою самую сердечную благодарность, mein Herr Вальтер. Вы можете сделать мое пребывание в Париже сплошным удовольствием».
