Комбриг лично наблюдал за ходом боя, но оказать влияние на его исход не мог. Не было резервов. Все силы батальона были брошены в бой. Он приказал мне закрепиться на достигнутом рубеже, распрощался с Грищенко и Климовым и выехал во 2-й танковый батальон. Стрельба в Дунаальмаше стихла.
2-й танковый батальон наступал вдоль дороги Тат – Комаром на станцию Альмашфюзите. На этом участке наступление сначала развивалось успешно. Танкисты подошли к развилке дорог и открыли сильнейший огонь из пушек и пулеметов, в расчете психологически подавить противника. По дороге шел взвод лейтенанта Талызина. Командир заметил вспышку пушечного выстрела на самой развилке дорог и указал на цель наводчику. Опытный и сноровистый сержант Арутюнян быстро навел орудие и ударил в цель бронебойным снарядом. Брызнула ослепительная вспышка, а затем вырвался сноп огня, осветив танк. От огня загорелся рядом стоящий дом. На освещенном перекрестке дорог сновали немцы, разворачивая ПТО. Лейтенант Талызин свернул с шоссе и повел взвод слева, а лейтенант Панфилов с остальными танками обходил перекресток справа. Противник успел организовать круговую оборону и оказал упорное сопротивление. Танку младшего лейтенанта Девяткина удалось выйти к самому перекрестку и вступить в бой с артиллерией врага, но в неравном поединке танк был подбит артиллерией, остановился и задымил. Отважный командир погиб, экипаж выскочил и укрылся в кювете. Раненые танкисты поползли назад под огнем врага, когда замыкающий печальную «процессию» механик-водитель оглянулся назад. Танк не горел. Преодолевая страх, он повернул обратно, забрался в танк и завел его, включив заднюю скорость. Ночная темнота скрыла смельчака. Когда он вышел к своим, в башне и корпусе танка насчитали три пробоины. Не загорелся он только потому, что на пределе было горючее и не было боеприпасов. Атака захлебнулась, и батальон получил приказ отойти на исходные позиции, где прочно закрепиться.
30 декабря 18-й танковый корпус был выведен в резерв командующего 3-м Украинским фронтом. 110-я и 181-я танковые бригады, а также 32-я мотострелковая бригада к исходу дня сосредоточились в районе Бичке, Мань, Жамбек. Командир нашей 170-й танковой бригады получил приказ сдать занимаемый рубеж 217-му стрелковому полку 80-й стрелковой дивизии и сосредоточиться в Жамбеке. 31 декабря бригада по акту передала рубеж обороны и с наступлением темноты начала выдвижение в новый район сосредоточения. Первым снялся 2-й танковый батальон, за ним 3-й батальон и батальон автоматчиков. Наш батальон, оставаясь на прежних позициях, прикрывал выход бригады. В этот момент поступило неожиданное распоряжение: вернуться обратно, выбить противника из Дунаальмаша и совместно с 80-й стрелковой дивизией прочно удерживать занимаемый рубеж.
Так заканчивался 1944 год. За период с 22 по 31 декабря бригада прошла с боями около 130 км, заняла свыше 40 населенных пунктов, уничтожила 37 танков и штурмовых орудий, 77 орудий и минометов противника, большое количество живой силы и 980 человек взяла в плен. За это же время бригада потеряла 38 танков и около 200 человек убитыми и ранеными.
Балатон
В ночь под Новый год выпал обильный снег, и весь следующий день погода непрерывно менялась: то морозец, то мокрый снег из низких туч. На позициях стояла праздничная тишина. Обе стороны безмолвствовали. В танках установили дежурство, выставили охранение, остальные отдыхали в домах и погребах. Нашлись и непоседливые люди. Подогреваемые любопытством, озорством, а больше вином, «безлошадные» танкисты с автоматчиками, несмотря на запрет, продолжали вылазки на западную и восточную окраины Дунаальмаша. Завязывались скоротечные стычки. Больше всех усердствовал лейтенант Яковлев. Он уже не раз ходил в расположение противника, знал там все ходы и выходы и беспощадно мстил фашистам за два своих подбитых танка и гибель товарищей. В очередной раз он подбил идти с ним лейтенанта Зорю, наводчика орудия сержанта Роптанова, заряжающего сержанта Лысенко, радиста сержанта Спирюгова. Не удержались и примкнули к ним техник-лейтенант Рамадзе и вездесущий Николка. Все они вооружились автоматами, гранатами, прихватили несколько бутылок с зажигательной смесью и отправились искать приключений. Шагая впереди группы, Яковлев балагурил: «Устроим фрицам маленькую новогоднюю заварушку. Будут помнить нас и новогодний день». Знакомыми дорожками он вывел группу к кладбищу. Осторожно пробираясь между могил и надгробий, Яковлев вел добровольцев на западную окраину села и неожиданно наскочил на засаду. В ход пошли автоматы и гранаты. Яковлев швырнул одну за другой две гранаты Ф-1 и залег между могилами. Ведя огонь из автомата, он крикнул: «А ну, всем быстро отходить! Я прикрою огнем!..» Танкисты не заставили себя долго уговаривать и врассыпную бросились назад. Яковлев поливал фашистов из автомата. Немцы, прикрываясь надгробьями, вели ответный огонь и швыряли гранаты. Одна разорвалась невдалеке от Рамадзе и Зори. Корчась от боли, они с помощью Роптанова еле добрались до батальона. Вскоре невредимым прибыл и Яковлев.
Старший лейтенант Колесниченко, перевязывая раненых, бурчал: «Мальчишки! Дураки! Сами смерти ищут». Рамадзе и Зоря сквозь боль отшучивались: «Не бранись, доктор. До свадьбы все заживет». На медпункт прибыл майор Грищенко. Не стесняясь и не выбирая выражений, он зло выругал офицеров и начал им угрожать. Однако, глядя на раненых, страдающих от боли людей, майор отошел и смягчился. Лейтенант Зоря был ранен в пах, и Грищенко с издевкой посоветовал доктору отправить его в медсанбат верхом на лошади. Вечером всех раненых на попутной машине отправили в тыл.
Относительно спокойная обстановка убаюкала всех. Все больше захватывало праздничное благодушие. Каждый, исходя из своих возможностей, отмечал Новый год. В роты, на передовую подошли кухни. Повара постарались и приготовили праздничный обед. Хозяйственники вместо ста граммов водки выдали ром, причем в большом количестве. Экипажи к нему добавили еще сухое вино из погребков. Многие сами приготовили пельмени, блины, шашлыки и устроили небольшую пирушку. Леша Рыбаков по водосточной трубе пробрался к берегу Дуная, где обнаружил маленький ресторанчик с видом на величавую реку. Он пригрозил хозяину, заставил его приготовить приличный стол с изысканными напитками и, довольный своей затеей, пригласил Грищенко, Клаустина, Сергиенко и меня. В батальоне остались Климов и Гуляев. Во 2-м батальоне механик-водитель командирского танка сибиряк сержант Маякин сварганил пельмени, отварил их и поставил на стол большое блюдо дымящихся, пышущих жаром, воздушных пельменей, которые издавали неповторимый аромат, дразнящий и возбуждающий аппетит.
Обеды затянулись до позднего вечера. Хорошо закусив и подогревшись спиртным, многие завалились спать. Противник как будто только этого и ждал. Поздно вечером началась мощнейшая артподготовка. Стылая земля содрогалась от разрывов. Под прикрытием огня артиллерии из Комарно на Тату в колонну по два выдвигалась танковая армада. Часть ее повернула на восток, развернулась и атаковала Дунаальмаш и Самод. В воздухе висели сотни осветительных ракет. Стало светло, как днем. Началась круговерть. Удар застал наши передовые части врасплох. Трудно было понять, что происходит кругом. Мы выскочили из ресторанчика и под огнем противника еле успели пролезть по водосточной трубе к своим танкам. Батальон уже вступил в бой с наседающим противником. Быстро прикинув обстановку, комбат отдал самый короткий приказ: «Прочно оборонять занимаемый рубеж». Я с ходу заскочил в танк и «приступил к выполнению приказа». Танки противника, при поддержке пехоты и огня артиллерии, основной удар наносили вдоль шоссе на Несмей. В Дунаальмаше разгорелся тяжелый, ожесточенный бой. Танки батальона, еле сдерживая нашествие противника, начали с боем отходить. В бледном свете осветительных ракет было видно, как, озираясь и отстреливаясь, отходит и пехота, как на новые огневые позиции отходят артиллеристы. Все смешалось, управление терялось, эфир был забит распоряжениями, криками и бранью. Наши части были близки к паническому бегству, и только ночь и снегопад не позволили противнику воспользоваться благоприятной обстановкой.
