Комбриг держал в резерве всего несколько самоходок, чтобы при необходимости закрыть «дыры». Спасала хорошо подготовленная в инженерном отношении оборона. Наши танки были глубоко закопаны в землю и замаскированы. На поверхности находились только башни, поразить которые в наступлении было не так-то просто. Пехота имела хорошо развитую сеть траншей и ходов сообщения. Кроме того, наши артснабженцы ночами успевали подвозить большое количество боеприпасов, и на каждом танке, у автоматчиков и артиллеристов было на день боя по полтора-два боекомплекта. Это позволило вести интенсивный огонь и успешно отражать атаки противника.
Все это противник знал, но слабостями нашей обороны не воспользовался. Видимо, он был уже не способен действовать на грани риска и тем самым облегчал нам выполнение задачи – мы прочно удерживали занимаемый рубеж. И на этот раз противник строго придерживался своей тактики ведения боевых действий: выдвигался и сближался с нашей обороной медленно, огонь открывал издалека и наращивал его при выходе на дальность прямого выстрела, рассчитывая на хорошие пушки и прицелы. А ведь большой перевес в силах и средствах давал ему возможность наступать и более решительно! Но нас это устраивало, ибо, будь противник порешительнее, вряд ли бы мы удержались на занимаемых позициях.
В середине марта стояла чудесная погода, которая позволила активно действовать авиации. Вражеские штурмовики поддерживали свои войска. Мы с надеждой ждали краснозвездные ястребки, а их все не было. Бригада с большим трудом отбивалась от воздушного противника. В одном из налетов немцы основательно потрепали нашу зенитно-пулеметную роту. Второй раз за войну была ранена и Мария Мальцева, но, к счастью, не тяжело. Танки противника, прикрываясь складками местности, упорно лезли вперед. Мне, только сдавшему роту, не сиделось в блиндаже. Я рвался к танкам, пытался вмешаться в действия командира роты Смолякова, но Юра Калустин сдерживал меня.
Дважды противник атаковал, и обе атаки были успешно отбиты. Оставив на поле боя горящий танк и 3 подбитых БТР, враг отошел. Наступила небольшая пауза, и, пока готовилась очередная атака, немецкая артиллерия вела беглый огонь, держа нашу оборону в напряжении.
Во второй половине дня противник в третий раз перешел в атаку. Полковник Чунихин находился в нашем батальоне и наблюдал, как развивается бой. В этот раз немцы шли в атаку более решительно, но, наткнувшись на плотный огонь, вновь сникли. Один их танк подбил Бикмулин, а экипаж Бурцева сжег штурмовое орудие. В этот момент комбрига вызвали к телефону. Взволнованным и даже испуганным голосом докладывал капитан Саркисян: «Товарищ комбриг! Танки, много танков».
– Ну и что? На 1-й батальон тоже идет много танков.
– Товарищ комбриг! В первом не то… На меня идет очень много танков! – Саркисян любил подчеркнуть свою исключительность, не удержался и на этот раз.
– Где конкретно? – с раздражением спросил комбриг.
– Вот как я стою, справа от меня!
Чунихин взорвался:
– Откуда мне знать, где и как ты стоишь… Отбивайся, – зло сказал он и положил трубку. Однако затем комбриг успокоился, отошел и приказал: – Давай, Брюхов, быстро махни к Саркисяну, уточни, что там делается, и доложи.
До наблюдательного пункта 2-го батальона было около полутора километров. Я забрал ординарца Петра Крашенинникова и по лощинке, подгоняемый обстрелом, быстро добрался до Саркисяна. Здесь действительно шел жаркий бой: до десятка вражеских танков и двенадцати БТР с пехотой заходили во фланг батальона, пытаясь пробиться в стык с обороной 110-й танковой бригады. Я подтвердил доклад комбата и указал, откуда и куда наносит удар противник. Для усиления батальона Чунихин направил Саркисяну из резерва две СУ-100, и с их помощью атака была отбита.
К исходу дня бой стих, противник остановился на достигнутом рубеже. С наступлением темноты в батальоны подвезли боеприпасы, подошли кухни: бойцов кормили сразу и обедом, и ужином. Рано утром, покормив людей завтраком, машины забирали раненых и убывали в тылы. Тыл нашего батальона располагался в Фельшесольгатьхазе. Возглавлял его старшина Селифанов, прибывший из госпиталя.
12 марта продолжались упорные бои. На участке обороны бригады противник силами пехотного батальона при поддержке 4 танков атаковал высоту 126, но не прошел. На следующий день после артналета и удара авиации противник утром перешел в наступление. До 20 танков и до двух пехотных батальонов атаковали высоту 126 с северо-запада и северо-востока. Около двух часов шел бой, но немцы так и не достигли успеха. Девятые сутки бригада удерживала занимаемый рубеж, отбивая все атаки противника. Напряжение нарастало. Фашисты любой ценой хотели сломить сопротивление батальонов. Интенсивно вела огонь их артиллерия, ежедневно бомбила авиация. Комбриг настойчиво просил представителя авиации вызвать наши истребители, но его просьбы оставались без внимания.
Противник вновь подтянул свежие силы и готовился к решительному наступлению. 14 марта немецкие войска предприняли еще одну попытку прорвать оборону войск фронта южнее озера Веленце. На направлении нашей бригады противник успеха не имел, но левее, на участке обороны 110-й танковой бригады, он несколько продвинулся вперед, форсировал канал Капоши и захватил Мезе-Комаром. Однако большего он сделать не смог.
За время длительных беспрерывных боев у всех накопилась моральная и физическая усталость. Люди стали раздражительными, легко возбудимыми. Требовался отдых или вдумчивый человеческий подход, чтобы снять напряжение и заставить людей выполнять поставленную задачу. Ожидание очередной атаки противника стало просто мучительным. Люди устали ждать! Нервы были напряжены до предела, и многие в душе проклинали фашистов за медлительность. Каждый хотел, чтобы быстрее начался бой. Так уж бывает, когда человек устал от длительных, тяжелых боев и когда жизнь потеряла для него смысл и ценность. Наконец-то утреннюю тишину разорвал грохот снарядов и мин. Все сжались, приготовились. После артобстрела перешли в атаку танки, штурмовые орудия, пехота на БТР. Немцы атаковали сразу высоту 126, Корчму и Шандор, – бои развернулись во всей полосе обороны бригады. Противник действовал решительно: чувствовались его серьезные намерения. Атаку противника активно поддерживала артиллерия и авиация.
Комбриг настойчиво требовал от представителя авиации вызвать наши штурмовики и поддержать бригаду. Майор авиации надрывался, запрашивая центральный пункт управления, и просил выслать авиацию. К нашей великой радости, вскоре в воздухе появились «илы». С наблюдательного пункта бригады в сторону противника полетели красные ракеты – установленный сигнал для взаимодействия с авиацией. Но неожиданно «илы» сделали разворот и стали яростно бомбить наши позиции. Я не выдержал, в ярости выскочил на бруствер траншеи и побежал вдоль нее, тряся кулаками и матеря летчиков. К счастью, разрывы бомб меня не тронули, но они не пощадили других. То, что не сумел сделать противник, сотворили наши летчики. Убитые и раненые были среди автоматчиков, пехоты укрепрайона, среди артиллеристов. Прямым попаданием был разбит танк комроты лейтенанта Талызина: погибли, пройдя всю войну, механик-водитель сержант Алексей Обирин, наводчик орудия сержант Арутюнян, заряжающий Михаил Качайкин. Лейтенант Талызин в начале бомбежки выскочил на бруствер, проклинал авиаторов и пускал красные ракеты в сторону противника. Здесь, на бруствере, он был сражен вражеской пулей, которая перебила ему позвоночник. Так нелепо оборвалась жизнь этого отважного офицера, любимца роты. Похоронили его у спиртзавода под Н.Перкатой.
