Полк старался пополнять свои офицерские и унтер-офицерские кадры и воспитывать их. Хотя на замену выбывшим приходили прекрасные командиры, скоро их стало недостаточно для заполнения вакансий. Однако не было ни одного случая, чтобы в полк был принят офицер, недостойный носить свое звание. Конечно, между командирами существовала разница, но все они заботились о доверенных им людях. Дисциплина среди солдат была прекрасной и образцовой при любых обстоятельствах, мне известно всего два случая наказания рядовых, виновных в нарушении дисциплины за время Русской кампании, и то это были не нарушения, допущенные в бою, а просто непреднамеренные легкомысленные поступки, совершенные в тылу людьми, отправленными туда в служебную командировку. Я особенно настаиваю на том, что в течение года, проведенного в России, у меня не было никаких оснований осуждать моих солдат за их поведение в отношении мирных граждан. Наоборот, мне известно, что в трудных ситуациях они приходили на помощь населению, предоставляли наших лошадей для уборки урожая летом и осенью или при посевной весной, как уже делали в Бельгии, возле Магдебурга и в Богемии (Чехии). Действительно, уроженец Нижней Саксонии – человек спокойный, не склонный к эксцессам. Темперамент моих людей совпадал с моим желанием, насколько это возможно, щадить мирное население страны, в которой нам приходилось воевать.
Путь вперед
Полк, будучи в резерве дивизии, был передислоцирован к Бессарабии, которую румыны незадолго до того вернули России. Это живописная, цветущая территория, с неровным рельефом местности, покрытая холмами, которые активно и аккуратно обрабатывались. Продвижение вперед затруднялось едва ли не ежедневными проливными дождями, сделавшими совершенно непроходимыми и без того плохие дороги и превратившими в болота обширные равнины. 4 июля 1941 года полк дал свой первый бой против советских танковых частей, ударивших по открытому флангу дивизии. Наши 37-мм противотанковые орудия оказались слишком слабыми. Советские танки явно предприняли отвлекающую атаку, поскольку за ними не следовала ни одна пехотная часть, чтобы, в случае успеха, войти в прорыв. 3-й батальон, подвергшийся самой мощной атаке, сумел устранить опасность. В этом бою мы потеряли одного из наиболее уважаемых наших командиров рот, который первым из унтер-офицеров получил Железный крест за Роттердам. Трудности, с которыми мы столкнулись в начале кампании, были преодолены, а затем изучены в ходе конференций.
После бесконечных изнурительных маршей и ежедневных боев мы вышли к Днестру, берег которого был сильно укреплен противником. При форсировании реки мы впервые смогли проверить под огнем стойкость наших подразделений, степень взаимодействия различных родов войск, синхронизацию между огнем и маневром, несравненную работу наших саперов. Артиллерия, поддерживаемая нашими замечательными наблюдателями, так отличилась точностью ведения огня, что нам не было оказано сколько-нибудь серьезного сопротивления. Форсирование реки и овладение высотами за ней произошли молниеносно. Разведывательные группы, высланные вперед, отправились дальше, дело обошлось почти без потерь. В любом случае противник предполагал боями лишь сдерживать наше продвижение. Пресловутая «линия Сталина» оказалась лишь цепью полевых укреплений с довольно слабыми звеньями, в которой чередовались доты с пулеметным и артиллерийским вооружением, предназначенные, судя по их типу, для защиты границы от румын. Слабой стороной этой оборонительной линии была ее малая глубина.
В дальнейшем сопротивление русских усиливалось день ото дня, противник с боями отходил в восточном направлении. С военной точки зрения отступление проходило безупречно. Мы не находили ни раненых, ни убитых, ни брошенного снаряжения, ни оружия, ни техники. При этом противник постоянно вступал в оборонительные бои, вынуждая наши колонны перестраиваться в боевые порядки. 22-я дивизия под командованием генерала графа фон Шпонека тогда входила в состав 11-го, позднее 30-го армейского корпуса, которым в то время командовал генерал барон фон Зальмут. Я с большой теплотой вспоминаю обоих этих командиров, ставших жертвами жестокой судьбы[30]. Местность, сначала изобиловавшая холмами, склоны которых были возделаны или поросли лесами разных пород деревьев, постепенно выравнивалась к востоку, леса становились все более редкими, а за Южным Бугом мы вошли в совершенно безлесный район, выглядевший как степь и до самого горизонта занятый полями зерновых и подсолнечника. Только ряды кустарников и рощицы чахлых акаций окружали крестьянские хижины. Русская армия оставила на Украине колхозы и поля в полном порядке. На деревенских прудах остались стаи гусей и уток, в колхозных свинарниках стояли свиньи, на лугах пасся многочисленный скот. Однако почти все лошади были уведены. В деревнях мы встречали только женщин и детей. В ближайшем будущем большой заботой становился сбор урожая и обеспечение населения продовольствием. Офицеры, имевшие сельскохозяйственное образование, прямо в разгар наступления организовали срочную уборку урожая. Это обрадовало население, но у армии тоже имелись потребности. Короче, у нас сложилось твердое убеждение, что русское правительство давно уже использовало все ресурсы этой богатой страны исключительно для проведения индустриализации, с помощью которой производило вооружения. Для солдата, привыкшего к войне на Западе, было очевидным непонятное противоречие, существовавшее между богатствами страны, с одной стороны, и крайней нищетой жилищ и всего быта ее жителей.
Так мы преодолели 600 километров[31] до Днепра, к которому подошли через два месяца. В это время мы встречали наших румынских боевых товарищей; затем нас обогнала венгерская легкая дивизия; потом на Южном Буге мы повстречали итальянскую моторизованную дивизию, солдаты и офицеры которой шли на войну радостно, почти играючи. Тогда мы узнали приказ маршала Буденного, командовавшего войсками противника. Составлен он был приблизительно в таких выражениях: «Битва, которая решит, победим мы или проиграем, будет дана на Днепре; ни одна воинская часть не должна отходить за эту реку». Но поскольку наши войска продолжали атаковать энергично и крупными силами, противник, находившийся в неблагоприятном положении, продолжал отступать все дальше и дальше. С непрерывными боями мы дошли до города Ананьев, потом двинулись в направлении Вознесенска на Южном Буге. Приходилось сталкиваться с разными ситуациями, в которых стало практически правилом продвигаться вперед без связи, без глубокой разведки, без прикрытия с флангов, а иногда и в отрыве от полка. На высотах и в населенных пунктах приходилось вступать в частые и тяжелые бои. Использовались все вспомогательные огневые средства, имевшиеся у пехоты. Каждый полк старался как можно эффективнее применять приданные ему небольшие подразделения легкой артиллерии; однако, вплоть до Днепра, мы совершенно не видели поддерживавших нас немецких танков, штурмовых орудий и средств ПВО. Только на Южном Буге мы увидели, что у нас есть авиация, – мы проходили мимо полевого аэродрома. Пехотинец, поддерживаемый артиллерией, все сделал сам. Стараясь продвинуться как можно дальше на восток, он шел, спокойный, скромный, уверенно, не ропща. Наши ряды из-за ежедневных потерь редели, пройденный путь был отмечен бесчисленными кладбищами, на которых мы хоронили своих павших. Каким страшным уже тогда нам представлялся жуткий и неудачный исход той войны. Зачем мы шли, зачем все глубже и глубже входили в эту страну с ее бесконечными просторами? На Западе мы оставили непобежденным противника, до которого не могли добраться, хотя от наших позиций до его территории было всего несколько десятков километров[32]. Здесь мы сражались с противником, который, несмотря на то что постоянно отступал, не отдал нам просто так ни одной пяди своей земли, а просто заманивал нас в глубь своих степей.
