Своим главным штабом я сделал его штаб. Я не был знаком с моим предшественником, так же как и он ничего не знал о моих взглядах и принципах. Не сочтет ли он меня доверенным лицом Гитлера, поскольку тот лично назначил меня в Париж, чтобы я слепо исполнял там приказы фюрера, даже самые безумные? Своего старого друга полковника Йайя, энергичного офицера, я сделал начальником боевых частей гарнизона. В качестве личного помощника я привез моего кузена, Адольфа фон Карловица, офицера запаса и промышленника, который в дальнейшем оказал мне неоценимые услуги, в частности чисто гуманитарного характера. В тактическом плане я вначале подчинялся военному командующему во Франции, хотя, как я писал выше, тот уже готовился к эвакуации. Он приказал мне оборонять Париж и организовать в предместьях города линию обороны: внешнее кольцо поручалось генералу пехоты Фирову, до того командующему зоной «Франция Северо-Запад», а за сам город отвечал я. Такое разделение показалось мне не очень практичным, но, учитывая то, что генерал Фиров имел передо мной старшинство, генерал Китцингер, по вполне понятным причинам, не хотел, чтобы он оказался у меня в подчинении. 13 августа я прибыл к командующему группой армий «Запад» фельдмаршалу фон Клюге в Рош-Кайон, откуда он также командовал 17-й армией. Он отменил первоначальный приказ и полностью возложил на меня оборону как внешнего кольца, так и собственно города.
15 августа фон Клюге собрал в Сен-Жермен-ан-Ле очередное совещание командующих соединениями вермахта, на которое вызвал и меня. Я доложил на этом совещании о приказе Гитлеру, особо отметив предоставленное им мне право оставлять и подчинять себе любого находящегося в городе военнослужащего, способного сражаться. В ходе обсуждения было решено не разрушать систему водоснабжения города. Поскольку разведка еще несколькими днями ранее доложила мне о возможности начала в Париже народного восстания, я приказал провести демонстрационный парад. Командиры выделили мне для этой цели часть оставшихся у них войск. Данная демонстрация силы в последний раз показала парижанам имеющуюся в распоряжении германской армии мощь. Однако вскоре большинство частей, принявших участие в параде, ушли вместе со своими командирами. По внешнему периметру города было расположено немалое количество батарей стационарных зенитных орудий. Их расположение диктовалось потребностями противовоздушной обороны города, но мало подходило для наземного боя. Обслуживались орудия семнадцатилетними мальчиками, мобилизованными Имперской трудовой службой[76], получившими начальную военную подготовку. В первые дни моего пребывания в Париже туда прибыло танковое подразделение, насчитывавшее 17 боевых машин, которое направлялось на фронт.
Я задержал его и переподчинил себе. Правда, позднее по приказу командования армии подразделение все-таки ушло на фронт, когда противник овладел мостом через Сену в Мелёне юго-восточнее Парижа. Мне удалось сохранить только четыре танка. Кроме того, под моим началом были мобильный батальон с 17 пулеметными бронеавтомобилями французского производства, выпущенными в 1917 году, две мотоциклетные роты с легкими пулеметами и французской пушкой времен Первой мировой войны, к которой было 68 снарядов. Вместе с охранным полком это были все «боевые подразделения», имевшиеся в моем распоряжении.
Служба связи располагала рациями и распоряжалась парижской городской телефонной сетью. Переговоры моих служб и подразделений часто перехватывались противником. С одной стороны, это было неудобно, но, с другой, данное обстоятельство можно было использовать для дезинформации неприятеля. Связь действовала дольше, чем я мог рассчитывать: последний сеанс с группой армий у меня состоялся в ночь с 24 на 25 августа.
Я постоянно размышлял над текущей обстановкой и полученными приказами и искал выход, который позволил бы мне как можно лучше выполнить порученную мне миссию. Я уже замечал, что личная инициатива одного человека может сказаться на положении целого фронта, а вскоре оказался в ситуации, когда должен был взять на себя инициативу и всю ответственность за свои действия. Первостепенной моей задачей стало сохранить в целости дороги, ведущие к Парижу и из него, чтобы обеспечить пути подхода и отступления наших войск. Во-вторых, мне следовало решить проблему обороны.
Разумеется, возможность превратить Париж во вторую Варшаву существовала. Полностью используя предоставленные мне полномочия, я мог бы переподчинить себе войска, дислоцированные под Парижем, ввести их в город, принудительно эвакуировать население и создать на Сене последний узел обороны. Я мог бы использовать системы канализации и метрополитена для перемещения войск. Я располагал бы гарнизоном численностью от 20 до 30 тысяч человек. Я мог бы обеспечить себе поддержку с воздуха. Запасы продовольствия и боеприпасов были велики, и мы могли бы долго держаться в развалинах центральной части города, безжалостно подавляя любые подрывные действия. В такой ситуации для взятия города было бы недостаточно и трех танковых дивизий, а движение Сопротивления не могло бы помешать моим действиям. Превращенный в руины Париж сковал бы много вражеских дивизий, которые на неопределенное время оказались бы исключены из дальнейшего наступления на Германию.
Именно в таком смысле следовало толковать полученные мною приказы. Но у меня появились и другие соображения. В случае, если бы я организовал оборону в предместьях, удерживал бы в своих руках улицы, мосты, продовольственные склады и больницы на некоторый срок, неопределенный, но наверняка более продолжительный, чем при принятии первого варианта. Кроме того, имел ли я право впускать беду в многомиллионный город, организовывая в его центре оборону, которая уже ничего не могла изменить в развитии событий? Я думал о дальнейших взаимоотношениях между двумя великими народами и чувствовал, что мой священный долг посреди неотвратимого разгрома – оставить открытой дверь в будущее, а для этого следовало исполнять полученные мною приказы в общих чертах, а не буквально. Меня могут спросить, почему, несмотря на очевидность ситуации и свои принципы, я до сих пор исполнял все полученные приказы, а потом решил действовать по собственному усмотрению. Помимо размышлений, изложенных в предваряющей эту главу части, меня окончательно убедило посещение 7 августа ставки фюрера. Встреча с ним окончательно развеяла еще остававшиеся у меня иллюзии; у меня возникла внутренняя убежденность в том, что нами руководит не поддающийся лечению сумасшедший, обманывающий себя и других.
Получив приказ защищать всю территорию Парижа, я решился вывести мой охранный полк под командованием полковника Кревела из города и разместить его в предместье. Стационарные зенитные орудия я решил включить в систему наземной обороны города и свел их в полк ПВО на юге и западе зоны противовоздушной обороны. В городе я сохранил в качестве настоящей боевой единицы только мобильный батальон.
Немногочисленные силы, находившиеся в моем распоряжении, были распределены между 36 пунктами обороны, предназначенными для того, чтобы в чрезвычайной ситуации обеспечить удержание нами города. В тот момент еще не рассматривалась возможность атаки Парижа неприятельской армией, и для отражения такой попытки не предполагалось никаких мер. Система опорных пунктов опиралась на четыре охранных полка, которые, помимо возможного участия в обороне города, должны были нести охрану крупных складов боеприпасов, продовольствия и обмундирования. Данная система в общих чертах сохранялась до последнего дня. Впрочем, я и не мог изменить ее за короткий срок, отпущенный мне, поскольку на ней основывалось функционирование военного командования и гражданской администрации. Промежуточных инстанций между моим штабом и различными стратегическими пунктами не было, что ускоряло процесс передачи приказов.
