30 мая советские истребители сделали для прикрытия базы всего десять вылетов и ни разу не участвовали в воздушном бою. С учетом того факта, что в воздухе постоянно висел немецкий воздушный патруль, это можно объяснить лишь одним способом — наши сами не искали встречи с численно и качественно превосходящим противником. Вместо этого большая группа истребителей — 15 машин разных типов — составила воздушный эскорт для пятерки Ил-2, которые совершили беспрецедентный по дерзости дневной налет на аэродром Саки. По докладам летчиков, им удалось уничтожить на земле семь и повредить шесть самолетов противника, вызвать шесть пожаров. Немцы не признают никаких потерь, но точно известно, что в этот день базировавшаяся на Саки группа II/KG26 потеряла один самолет с экипажем, пропавшим без вести.
Советское командование не сидело сложа руки, наблюдая, как немцы истребляют 3-ю ОАГ. Днем 30 мая на аэродром Херсонесский маяк перелетели из Анапы семь Як-1 247-го иап 5-й воздушной армии, пара СБ и по одному ДБ-3 и Пе-2 от 5-го гвардейского и 40-го авиаполков. Это дало возможность с 31 мая вновь активно включиться в бои, тем более что в связи с прибытием первых авиагрупп из-под Харькова немецкая авиация примерно в два раза увеличила количество самолето-пролетов над Севастополем. В течение дня бомбардировщики сбросили на город 740 авиабомб, которыми был разрушен 41 дом, убито 40 человек (из них только два военнослужащих) и 90 ранено. В последующие дни такие итоги являлись уже не исключением, а правилом. О силе вражеских бомбардировок писал военный корреспондент Евгений Петров, побывавший в городе накануне третьего штурма: если «87лет назад каждый месяц обороны (имелась в виду оборона Севастополя в 1854 — 1855 гг. — М.М.) был приравнен к году, то теперь к году должен быть приравнен каждый день. Сила и густота огня, который обрушивает на Севастополь неприятель, превосходит все, что знала до сих пор военная история… Города почти нет. Нет больше Севастополя с его акациями и каштанами, чистенькими тенистыми улицами, парками, небольшими светлыми домами с железными балкончиками. Он разрушен. Но есть другой, главный Севастополь — город адмирала Нахимова и матроса Кошки, хирурга Пирогова и матросской дочери Даши. Сейчас это город моряков и красноармейцев, из которых просто невозможно кого-либо выделить, поскольку все они герои…».
На этот раз советские истребители не оставили врага безнаказанным. Две пары летчиков (Белозеров — Касабьянц и Катров — Петрухин) сбили по «юнкерсу», Ширяев и Енохин из 9-го иап — «мессершмитт». Немцы подтверждают потерю последнего и указывают, что один из Ju-88 группы III/LG1 разбился при посадке в Евпатории. Возможно, что одним из сбитых бомбардировщиков оказался «хейнкель» группы II/KG26, который в результате боевых повреждений на обратном пути совершил посадку на воду в Каркинитском заливе. Весь его экипаж, включая двух раненых авиаторов, был спасен летающей лодкой Do-24. Напротив, ни одна из трех заявок пилотов JG77, сделанных в этот день, не подтверждается. Немцам удалось лишь уничтожить два МБР-2 в результате бомбовых попаданий.
Возобновление противодействия советской авиации закономерно привело к новому массированному удару по аэродрому Херсонесский маяк, который состоялся утром 1 июня. На этот раз немцам сопутствовал полный успех. Взрывами бомб оказались уничтожены два ДБ-3 и «як» 247-го иап, повреждены два ДБ-3, два СБ и один И-16. Взлетевшие на перехват четыре «яка», четыре И-16 и пара И-153 вступили в бой с десяткой Bf-109 из II/JG77 и понесли тяжелые потери. Был сбит один Як-1 и две «чайки», но всем трем пилотам (летчики еканенко, Седушкин и Симов) удалось воспользоваться парашютами.
С воздуха за действиями подчиненных наблюдал сам Рихтгофен. «В 07.55, — вспоминал пилот группы II/JG77 лейтенант Лютц-Вильгельм Буркхардт (Burkhardt), — я вылетел для сопровождения Физелер «Шторьха» генерал-полковника фон Рихтгофена, который хотел осмотреть русские позиции под Севастополем с воздуха. Мне было приказано обеспечить непосредственное охранение. Когда мы пролетали над русскими линиями, мой самолет был поврежден русским зенитным огнем. Повреждение вынудило меня сразу же искать подходящее место для вынужденной посадки. Я наметил его в долине между двумя виноградниками в районе Мамашай, севернее Севастополя. При посадке мой самолет, прежде чем остановился, снес несколько рядов винограда. К сожалению, я еще находился на нейтральной полосе на участке 16-й пехотной дивизии, поэтому, когда вылезал, сразу же попал под огонь русской пехоты, но затем мне удалось невредимым добраться до безопасного места.
После этого последовал злобный звонок от капитана Голлоба, который упрекнул меня в том, что я потерял свою машину без необходимости. Он ждал, что я, по крайней мере, дотяну на «мессершмитте» до своей территории и сяду там». В конечном итоге немцам удалось спасти истребитель, который был признан потерянным всего на 30%.
Еще одной советской потерей дня стал ДБ-3 ст. лейтенанта Юрина. В вечернее время он взлетел с аэродрома для опробования машины, восстановленной после полугодового ремонта. Внезапно на него сверху спикировал «мессершмитт». Его пилоту ничего не стоило поджечь не успевший набрать высоту бомбардировщик, роль воздушных стрелков на котором играли техники, взятые для наблюдения за самолетом в полете. С большим трудом тяжелораненому летчику удалось посадить горящую машину на взлетной полосе. Весь ее экипаж был ранен, причем Юрин скончался от ран спустя три недели. Это был прекрасный пилот с довоенной подготовкой, начавший войну на Балтике и бомбивший в августе 1941 г. Берлин. Впрочем, немецкому авиатору обер-ефрейтору Гельмуту Вундерлиху (Wunderlich) так и не удалось похвастаться открытием своего боевого счета перед товарищами. Его «мессершмитт» был подбит ответным огнем и совершил вынужденную посадку, немного не дотянув до линии фронта. Ефрейтор попал в плен.
Вообще же с началом подготовки штурма немецкая артиллерия и авиация заметно усилили воздействие на советские аэродромы. Тем не менее долгое время серьезных потерь там удавалось избежать. Кроме бомбардировок 26 и 31 мая, потери имелись 29 мая (один Як-1, два ДБ-3 и один У-26 повреждены артогнем) и 30 мая (поврежден один «як»). За этими сухими цифрами скрывалось огромное моральное и физическое напряжение летчиков и технического персонала 3-й ОАГ, которые продолжали выполнять свой воинский долг несмотря на то, что их жизнь находилась в опасности на протяжении всех 24 часов в сутки. Вот лишь один пример, который привел в своих мемуарах Герой Советского Союза К. Д. Денисов:
«Труженики 20-й авиабазы, которую возглавлял интендант 1–го ранга И. Н. Губкин, выполняли исключительно большую работу. База обслуживала все три сухопутных аэродрома, и каждый из них находился почти в одинаковом положении. Кроме всех видов довольствия требовалось своевременно засыпать и заравнивать множество воронок. Особую трудность представляла засыпка больших воронок, образовавшихся после разрывов бомб крупного калибра. Для этого требовалось много грунта, который приходилось иногда завозить издалека…
Вспоминается подвиг командира тракторного отделения младшего сержанта Василия Падалкина, трудившегося в составе аварийно-восстановительной команды на аэродроме Херсонес. На наших глазах, закончив выравнивание взлетнопосадочной полосы, он отогнал свой трактор с катком на границу аэродрома. Вдруг послышался свист бомб, сброшенных с Ju-88. Одна разорвалась рядом с трактором. Показалось, что младший сержант погиб. Но только ушли «юнкерсы» и осела пыль, он вылез из катка, превращенного в надежное укрытие от осколков. А вот трактор пострадал, и очень не вовремя — вот-вот должны были вернуться самолеты с задания. Зная об этом, сержант добежал до другого трактора с катком, запустил его и к возвращению летчиков успел привести поле в порядок. За это Василий Кириллович Падалкин был награжден орденом Красной Звезды. О его подвиге 30 мая сообщила флотская газета «Красный черноморец».
