С динамитом — все, более нет его, взрыватели они отдали на хранение дядьке Воину, теперь работать надобно. По поручениям бегать, документы писать, здесь‑то грамотность да знание языков и пригодятся. Опять же, вояки из них пока плохие, а подмогнуть все одно надобно.
Не привыкли царевичевы воспитанники без дела сидеть!
А пока есть время Петька сидел прямо перед кабинетом Ромодановского и пытался разобраться в книге со сложной арабской вязью. Да, умел царевичев воспитанник читать по — арабски. Ибрагим научил.
Петька еще когда понял, что лишние знания — лишними не бывают и сейчас восстанавливал в своей голове сложные слова, пытаясь понять, что говорит Меджнун своей возлюбленной Лейли…
— Сидишь, читаешь, отрок?
Петька вскинул голову. Рядом с ним стоял и пристально глядел в книгу сам боярин Ромодановский. Воевода…
— Да, батюшка боярин…
— Смотрю, язык — от не русский?
— Сие арабская письменность, государь…
— Можешь называть меня дядькой Григорием. Как‑никак, ты царевичев воспитанник, так что урона чести моей от этого не будет.
— Невместно мне то, батюшка боярин. Как‑никак ты знатного рода…
— А то не знаю я, что вы между собой говорите? — Ромодановский вдруг весело улыбнулся. — Вам ведь царевич вместо отца стал, так что еще кто выше — поглядеть надобно. Разве нет?
Петька тоже считал так же. В голове мальчишки прочно засела мысль, что выше защитника земли русской и чина‑то нет! Бояре?
Ну и что?
Хорошо, когда они умные, да дельные! А коли просто шум да лай от них идет великий? Нет уж, не по чинам польза для земли православной считается. Но боярина Ромодановского стоило уважать — дельный человек. Так что Петька был предельно вежлив.
Боярин же смотрел на мальчишку, словно в первый раз увидел.
И что?
Сидит отрок, лет ему где‑то семнадцать, не более. Худой, как щепка, светлые волосы на солнце выгорели, глаза голубые, лицо серьезное, пальцы тонкие, но с мозолями. Может и перо, и меч держать. Одет очень просто, но добротно. Рубашка из хорошего полотна, кафтанчик теплый, не заплата на заплате, сапожки добротные, ремень кожаный. На поясе метательные ножи, рядом сабля лежит — только руку протяни. Но главное — глаза.
Внимательные, цепкие, умные — и страха в них нет. И преклонения, раболепствования — тоже. Пристально глядит, оценивает собеседника, просчитывает, что от него ждать…
Таких на Москве не найдешь. Что ж с ними царевич такое делает?
Ответ был прост. Ребятам показали, что с ними может случиться, из грязи вытащили — и научили думать. Главное — думать.
— Смотрю, многое вы знаете?
— Так надобно, батюшка боярин. Что за радость в глупом человеке?
— И то верно. Скажи, отрок, а что ты дальше делать будешь?
Петька даже удивился.
— Что государь царевич прикажет — то и стану делать.
— А к кому другому на службу пойти у тебя желания нет?
Петька замотал головой.
— Нет, батюшка боярин. Государь нам честь оказал, негоже нам неблагодарными быть.
— Даже так?
Но сильно Ромодановский не удивился. Он уже пытался прощупать нескольких ребят, думая, что и сам бы от таких помощников не отказался. Бумаги вести, опять же, вороватая дворня и управляющие — вечная проблема…
— И никак иначе, батюшка боярин.
— А коли государь вам прикажет к кому другому на службу пойти?
— Мы все исполним, как приказано.
Петька смотрел честно и искренне. Ромодановский и предположить не мог, что этот разговор был предвиден заранее. Да, такие кадры — редкость. Да, их будут пытаться перевербовать. Но в головы ребятам все время обучения вкладывалась одна и та же мысль. Больше, чем от царевича, они нигде не получат. Даже если вначале им дадут золотой, то расплатиться за него потребуют изумрудом. А царевич их ценит, поощряет… а уж когда государем станет. Так что…
Не добившись ничего иного, Ромодановский похлопал парня по плечу и отошел. А в голове у боярина была одна мысль — а царевич‑то непрост.
Порох этот чудной, помощники выращенные из бросовых — иначе и не скажешь, детей…
Да. Своих детей тоже стоит в царевичеву школу пристроить. Такое образование, да еще боярское происхождение… они далеко пойдут при новом царе.
Великая вещь — образование.
* * *
В эту ночь султан держал совет с приближенными.
Мехмед был неглуп, просто его не столько интересовали государственные дела, сколько охота, гарем, развлечения… он был еще молод — этот тридцатилетний Авджи, то есть охотник. Он воевал потому, что ему так подсказал великий визирь… а сейчас визиря не было.
Хотя рядом были и другие из старинного рода Кепрюлю. Шел с войском Мерзифонлу Кара Мустафа паша. И именно на него обратил свой взор султан.
— Что скажете, правоверные?
Визирь и военачальники переглянулись. Ну что тут скажешь?
— Повелитель, подлые ляхи предприняли бесчестное нападение. Они атаковали нас на переправе, они обманом заманили моего брата в Жванец — и взорвали его, а потом напали на наше войско…
Султан молчал, но молчание это было опасным, пахнущим ядом и плахой. Наконец он разомкнул губы.
— Каковы наши потери?
— Около двух тысяч человек.
— Лжешь, собака!
Селим Гирей сверкнул глазами, едва удерживаясь, чтобы не схватиться за плеть.
Мехмед поднял руку, заставляя союзника замолчать.
— Две тысячи человек?
— Н — наших янычар.
— И столько же татар! Моих татар! И это только в Жванецкой крепости! — Селим Гирей не просто выглядел разъяренным, он и был таким. Именно по татарам пришлись удары Володыевского, а учитывая, что их было в два раза меньше турок, всего сорок тысяч — потеря пятой части войска серьезно ударит по его авторитету. И это ведь — война еще не началась! Только две первые стычки!
Они шли на слабую, разоренную войной страну — и не рассчитывали на такие потери. Еще пять тысяч — и его свои удавят.
Дорошенко промолчал, хотя и его потери составили человек пятьсот, не меньше. Но ему ли было открывать рот на военном совете султана? Перебежчиков нигде не любят, хоть и пользуются.
— Почему так произошло?
Выслушав подробные ответы, султан нахмурился. Он рассчитывал — да и Фазыл Ахмед говорил, что в этом районе у поляков не будет армии, что защищать особенно ляхов некому, что они боятся, как бы им русские в спину не ударили…
Ага, страх виден…
