– Что происходит?
Недалеко, в восточном направлении, пульсировал, как открытая гнойная рана, эпицентр этого смятения. Столько мирных лет – и вот вдруг... Как? Почему? Чем это вызвано?
Вопросы без ответов, по крайней мере, желаемых. Ибо ответы могут быть только удручающими, больше чем удручающими.
Однако здесь, на Восточной Тридцать седьмой улице, он ощутил благостное свечение. Оно и раньше чуть заметно касалось его своими теплыми лучами, но сегодня оно было необычно сильным, неудержимо притягивая его сюда.
В большом доме происходило нечто, противодействующее болезненной дисгармонии на востоке. Те, кто там жили, получили предупреждение, они трактуют его по-своему, украшают собственными домыслами, но по крайней мере откликаются на него.
Это вселяло в него некоторую надежду, но небольшую. Снова противоборствующие силы подступили к разграничительной линии. Но для чего? Для стычки или для генерального сражения? Есть надежда, что община в большом доме даст миру знаменосца. Не то чтобы это имело значение лично для него. Он свое отслужил. Кто-то другой должен взять на себя бремя происходящего. Для него это позади, позади навсегда.
Дойдя до Лексингтон-стрит, он остановился и поднял руку, надеясь поймать такси. Обычно в дождливый день это напрасная надежда. Но как раз в этот момент к тротуару, где он стоял, подъехала видавшая виды желтая машина и высадила двух пожилых женщин. Мистер Вейер придержал для них дверь.
– Вам куда, приятель? – спросил водитель.
– Запад Центрального парка.
– Залезайте.
Забираясь на заднее сиденье, мистер Вейер подумал, что, верь он в приметы, он счел бы это почти чудесное появление такси за хороший знак.
Но он уже очень давно перестал верить в приметы.
3
– Я знаю, о чем пойдет разговор, – сказала Кэтрин, старшая и более тучная из сестер. – Но мы не может забрать его к себе, по крайней мере, я не могу.
Кэрол сидела с двумя дочерьми мистера Додда в своем кабинете в муниципальной больнице Монро. Ей потребовалось полторы недели, чтобы собрать их вместе. Сегодня был единственный день, когда это оказалось возможным. Кэй Аллен, ее начальница, отправила бы Кэрол на психиатрическую экспертизу, если бы узнала, что она в воскресенье на работе.
– И я не могу, – подхватила Морин.
– Он подавлен мыслью о доме для хроников, – проговорила Кэрол. В конце концов все бумаги, требующиеся для получения бесплатного места, были оформлены, и Кэрол получила для него койку в «Санни вэли» в Глен-Коув. Его должны были перевезти туда в четверг. Она заметила быстрое ухудшение в состоянии здоровья старика после того, как тот узнал, что теперь он «на пособии», как Додд это называл, и обречен доживать свой век у доме для хроников, среди чужих людей. Он перестал есть, бриться, стал ко всему безразличен.
– Он подавлен не больше, чем мы, из-за того, что нам приходится отдавать его в дом для хроников, – произнесла Кэтрин таким тоном, что Кэрол отважилась настаивать: она чувствовала, что за враждебностью скрывается чувство вины, и понимала сестер. Они считали положение безвыходным.
– Он в состоянии самостоятельно одеться, поесть, помыться, встать утром и лечь в постель вечером. Ему не нужен дом для хроников. Ему надо, чтобы для него готовили еду, стирали ему белье и общались с ним. Словом, ему нужна семья, – убеждала их Кэрол.
Кэтрин встала со стула.
– Мы уже обсуждали все это по телефону. Ничего не изменилось. Мы с сестрой и наши мужья работаем. Мы не можем оставить отца одного в доме на целый день. Доктор сказал, что у него плохо с памятью. Он может поставить на огонь воду для кофе или супа и забыть об этом, а потом одна их нас вернется к себе и увидит вместо дома полыхающий костер.
– Эту проблему можно решить, – возразила Кэрол. – У вас есть возможность нанять женщину, которая будет при нем в течение дня, – на первое время мы получим для вашего отца пособие на оплату такой приходящей домработницы. Поверьте, всегда можно найти выход, и я помогу вам в этом, если вы решитесь попробовать. – Тут она решила пойти своей козырной картой. – К тому же ведь это не навсегда. Ему семьдесят четыре. Сколько лет ему осталось жить? Вы можете сделать эти годы счастливыми для него. Вы сможете с ним попрощаться.
– Что вы хотите этим сказать?
– Большинство людей не имеют возможности попрощаться со своими родителями, – сказала Кэрол, проглотив подступивший к горлу комок.
Как всегда бывало в таких случаях, она подумала о своих родителях. Подумала обо всем том, что должна была сказать им, пока они были живы, и не в последнюю очередь о словах прощания перед концом. Ей казалось, что она проживет всю свою жизнь с чувством так и не исполненного долга. Она считала освобождение других от этого бремени дополнительным, хоть и неписаным, необъявленным правилом своей работы в больнице.
– Я хочу сказать, – продолжала она, – что сегодня они здесь, а завтра их нет с нами.
Морин вынула платок и вытерла глаза, потом посмотрела на Кэтрин.
– Может быть, мы смогли бы...
– Морин!
– Я серьезно, Кэти. Давай я поговорю с Дональдом. Подумаем все вместе. Наверняка мы можем что-то сделать, вместо того чтобы запихивать его в дом хроников.
– Вот и подумай, Мо. И поговори с Дональдом. Я-то и сейчас знаю, что скажет Том.
Кэрол сочла, что наступил подходящий момент, чтобы закончить разговор. По крайней мере одна из сестер задумалась в поисках выхода.
Они дрогнули, мистер Додд! Я все-таки верну вас обратно в семью.
Когда сестры ушли, Кэрол тяжело опустилась на стул. Ее радость была бы больше, если бы она лучше чувствовала себя физически. Эти сны! Каждую ночь кровь и насилие, боль и страдания. Все не так явственно, как в тот понедельник, но она все равно просыпалась в холодном поту от страха и, дрожа, цеплялась за Джима. Она не могла вспомнить подробности, а только общее впечатление. От мыслей о том, что произошло в Гринвич-Виллидже, ей делалось еще хуже.
К тому же что-то неладное творилось и с желудком. Постоянно было кисло во рту. Ни с того ни с сего появлялся волчий аппетит, но от одного вида и запаха пищи начинало тошнить. Если бы она не знала, как обстоят дела, она бы подумала...
Боже мой! Может быть, я беременна?
Грейс побежала к лифтам. Оба стояли внизу, и она поднялась на второй этаж пешком, а там поспешила по коридору к лаборатории.
– Мэгги! – окликнула она сидевшую за столом молодую женщину, довольная, что в этот уик-энд дежурит кто-то знакомый.
Рыжие волосы Мэгги мелко вились, и лицом она не вышла, но всегда побеждала чудесной улыбкой.
– Кэрол? Привет! Как здесь очутилась в воскресенье?
