– Уходи, – сказал он. – Ты правильно поступил, что ушел тогда. Правильно ушел, зря вернулся. Уходи, уходи, оставь нас. Нас уже не спасти, но ты – другое дело.
Он отпрянул, услышав мой ответ: либо совсем не ожидал услышать от меня подобное, либо, напротив, так хорошо знал меня, вплоть до самого потаенного уголка в моей душе, что был уверен в результате.
– О, Пеллинор, я уже давно упал с края диска.
Глава вторая
В Египте его звали Михос, страж горизонта.
Это очень тонкая линия, Уилл Генри, говорил он мне, когда я был мальчиком. Для большинства это то место, где море встречается с небом. Ее невозможно пересечь; иди к ней хоть тысячу лет, она все равно останется недостижимой. Ты понимаешь, что нашему виду потребовалось более десяти тысяч лет, чтобы осознать этот факт – мы живем на мяче, а не на диске?
Глава третья
Письмо дожидалось меня на стойке портье в отеле «Плаза», куда я вернулся после ночных трудов. Конверт был заклеен старомодной печатью из красного воска. Внутри был один листок, попахивавший дохлой рыбой, а на нем корявыми квадратными буквами было написано следующее:
Многоуважаемый мистер Генри!
Надеюсь, что мое письмо застанет вас в добром здравии; если жизнь доктора Пеллинора Уортропа вам сколь-нибудь дорога, будьте любезны прислать мне десять тысяч долларов. Прошу вас передать мне эти деньги таким же способом, каким вы получили это письмо, завтра в пять часов пополудни. Если деньги будут лежать здесь, он останется жить. Если нет, умрет. С глубочайшим почтением, ваш искренний друг.
Подписи не было. Вместо нее были рисунки: черная рука и кинжал с каплями, как я понял, крови.
Я вышел из отеля и направился к каменному дому на Пятой авеню.
Хозяин встретил меня в пурпурном халате и шлепанцах в тон, ватные облака волос венчали массивный утес его головы. Красными спросонья газами он пробежал письмо, то и дело громко зевая; прогнал горничную, которая принесла кофе с яблочным штруделем.
– А что говорит портье? – спросил он, наконец.
– Коротышка, с сильным итальянским акцентом. Письмо принес около часа пополуночи, как раз когда я возился на мосту с ирландцами.
Он вытянул из хьюмидора сигару. Она выпала из его скрюченных пальцев и покатилась по персидскому ковру. Я поднял ее и протянул ему.
– Черная Рука! – сказал он. – Ах, Пеллинор, Пеллинор, предупреждал же тебя твой старый учитель – не ходи!
– Что такое Черная Рука?
– Ты что, не читал письма? – Он ткнул пальцем в рисунок. – Ах, мерзавцы! Им нельзя доверять. Я ведь предупреждал.
– Зачем какому-то итальянцу доставлять письмо ирландской банды?
– Не ирландской, а сицилийской – он в руках каморры, подлеца Франческо Компетелло. Это опасный человек, я ему говорил.
– Не понимаю, мейстер Абрам. Зачем доктору Уорт-ропу…?
– Затем, что дело наше темное и грязное, сродни политике: никогда не знаешь, с кем ляжешь и как выспишься. У него была идея привлечь заклятых врагов ирландцев к поискам Т. Церрехоненсиса.
– В обмен на что?
Его глаза над крючковатым носом превратились в маленькие щелочки.
– В каком смысле?
– В том смысле, что преступники обычно не помогают людям просто так, по доброте душевной, мейстер Абрам, – сказал я тихо. – Значит, доктор Уортроп был готов предложить им что-то за участие.
Он взмахнул пухлой рукой. В другой он держал незажженную сигару.
– Он сказал, что Компетелло у него в долгу за какую-то услугу, которую Уортроп оказал ему годы назад в Неаполе, когда из Италии изгоняли каморру. Подробностей я не знаю, но он всегда поддерживал отношения с разными сомнительными типами.
Я кивнул, думая о мистере Фолке и ему подобных, которые в любое время дня и ночи возникали на пороге дома 425 по Харрингтон-лейн и оставляли пакеты и посылки. Отбросы общества, не пользующиеся ничьим доверием, всеми презираемые, – его духовные братья, в каком-то смысле, – они не задавали вопросов и не разводили болтовни.
– Он тогда помог Компетелло и другим падроне скрыться из Неаполя, – продолжал фон Хельрунг. – «У него передо мной долг чести», – говорил он мне. Ба! Надеюсь, теперь-то он понял, с кем имеет дело.
Он зажег спичку, но так и не поднес ее к сигаре. Огонь уже плясал в опасной близости от его пальцев, когда он уронил спичку в пепельницу.
– Будем платить? – спросил я.
Он метнул на меня колючий взгляд. Мой вопрос ему не понравился.
– О чем ты? Разумеется, будем!
– Но какие у нас гарантии, что Компетелло выполнит свою часть сделки?
Фон Хельрунг громко фыркнул: «Майн гот, какая детская наивность!»
– Черная Рука – почтенная, освященная временем организация, Уилл. Как она будет вести дела, если получатель перестанет верить слову отправителя? Нет, придется заплатить. Я все сделаю сам – в том числе надеру моему бывшему ученику уши за глупость! Он вляпался: каморра теперь знает про его трофей и наверняка уже задействует все имеющиеся в ее распоряжении ресурсы, чтобы разыскать его!
Он поднялся, засовывая сигару в нагрудный карман халата с инициалами «АФХ».
– Я люблю его, как сына, Уилл, но твой учитель иногда сводит меня с ума своей загадочностью: он одновременно упрям и расчетлив, удивительно хитер и туп без меры.
Он позвонил в колокольчик, вызывая дворецкого. Я сказал:
– Доставку денег по адресу я возьму на себя, мейстер Абрам.
– Нет, нет. Ты еще слишком молод, чтобы…
– А вы слишком стары.
Он напрягся; его кустистые брови сошлись на переносице; грудь раздулась, раздвинув полы халата и открыв взгляду обильную поросль седых волос.
– Письмо было адресовано мне, – быстро добавил я. – А клерк в отеле, насколько мы можем судить, их человек.
Он кивнул, видимо, признавая мою правоту.
– Возвращайся днем; я приготовлю деньги. Но погоди; скажи, как у тебя все прошло вечером? Извини, что сразу не спросил – слишком много всяких мыслей в этой старой голове! Все хорошо, надеюсь?
– Отходы пришлось измельчить, чтобы вошли в контейнер, но в остальном все в порядке. – Я усмехнулся. – Да, ассистент сэра Хайрама оступился и едва не упал в реку – счастье, что мистер Фолк оказался поблизости и успел его подхватить.
Фон Хельрунг кивал, следя за мной по-птичьи яркими глазами.
– Ты знаешь, что он родственник королевской семьи? Четвероюродный кузен королевы, кажется.
– Кто? Мистер Фолк или мистер Исааксон?
– Ну, у тебя и шуточки. Ха! Ладно, иди, а к трем возвращайся. Никому не говори! В особенности мистеру Фолку. Думаю, этот тип за лишний доллар и стаканчик виски мать родную продаст с потрохами.
