Хотя хищники и бежали, мы всю ночь слышали ужасающий рев – это, должно быть, кричали раненые. Лишь только рассвело, мы вышли поглядеть на следы ночного побоища. Зрелище было странное. Насмерть убиты были три тигра и два волка, не считая того хищника, которого я убил в изгороди и который оказался чем-то средним между тигром и леопардом. Кроме того, в живых остался старый лев, у которого были перебиты передние лапы, – он не мог убраться прочь, всю ночь бился и был едва жив. Мы решили, что спать нам мешал громким ревом именно он. Наш лекарь взглянул на льва и улыбнулся.
– Будь я уверен, – сказал он, – что этот лев окажется так же милостив ко мне, как один из предков его величества к римскому рабу Андроклу
[53]
, то непременно вложил бы в лубки обе его лапы и вылечил бы его.
Историю Андрокла я не слыхал, и он тут же подробно пересказал ее. Мы же указали лекарю, что единственный способ узнать, как поступит лев, – это вылечить его и положиться на его благородство. Но лекарь в подобное поведение не верил и, чтобы избавить льва от мук, выстрелил ему в голову. С той поры мы иногда называли нашего лекаря цареубийцей.
Негры нашли на некотором расстоянии от лагеря еще не менее пяти умерших от ран хищников, среди которых оказался один волк, один пятнистый молодой леопард, а еще там были звери, о которых мы даже не знали, как они называются.
Хищники еще не раз сходились к нам, хотя подобные массовые встречи возле нас больше не повторялись. Все это имело дурное следствие: хищники отогнали от лагеря оленей и других животных, общества которых мы желали значительно больше и которые были нам необходимы для существования. Как бы то ни было, негры каждый день ходили на охоту, и не бывало дня, чтобы они чего-нибудь не принесли. Вдобавок мы обнаружили в этих краях множество дикой птицы, какая водится и в Англии: уток, чирков, свищей и гусей, а также много другой, никогда прежде нами не виданной. Эту дичь мы частенько били. В реке мы ловили рыбу, так что в пропитании себя не стесняли. Если мы в чем и нуждались, так это в соли. Ее у нас оставалось немного, и мы расходовали ее бережно. Наши негры соль в рот не брали и очень неохотно ели все, что было приправлено ею.
Погода стала улучшаться, дожди закончились, водные потоки уменьшились, и солнце, пройдя зенит, изрядно продвинулось к югу.
Мы решили отправиться в путь.
Двинулись мы двенадцатого октября или около того. Так как местность, по которой пролегал наш путь, была, в общем, удобна и обильно снабжала нас пищей, хотя все еще не имела обитателей, то шли мы бодрее и покрывали иногда, как подсчитали, двадцать или двадцать пять миль в день. За одиннадцать дней ходьбы мы не останавливались ни разу, если не считать дня, когда строили плот, чтобы переправиться через реку, полноводную после дождей и еще не спавшую.
Переправившись через эту речку, кстати, также протекавшую на север, мы встретили на пути большую гряду холмов. Правда, далеко справа мы видели открытую местность, но так как точно держались курса прямо на запад, то не пожелали значительно отклониться от пути, чтобы избежать нескольких холмов. Поэтому мы прошли прямо. И были потрясены, когда один из наших, вместе с двумя неграми опередивший всех, в то время как мы еще не добрались до вершины, воскликнул: «Море! Море!» – заплясал и запрыгал от радости.
Пушкарь и я очень удивились, так как еще утром вычислили, что до морского берега не менее тысячи миль и что нечего надеяться добраться до него раньше следующего дождливого сезона. Поэтому, когда раздался крик: «Море!», пушкарь рассердился и сказал, что тот, кто кричит, сошел, видимо, с ума.
Но мы оба удивились так, что больше удивиться невозможно, когда, взобравшись на вершину холма, что было очень высоко, не увидели ничего, кроме воды, – как перед собой, так и справа и слева. Ибо то было огромное море, не ограниченное ничем, кроме как горизонтом.
Мы в растерянности спустились с холма, будучи не в состоянии понять, где находимся, так как все наши карты показывали, что до моря еще очень далеко.
От холмов до берега моря не было и трех миль, и, добравшись туда, мы обнаружили, что вода в нем пресная и приятная на вкус. Мы не знали, на что решиться. Море, как мы его воспринимали, преграждало нам путь (я подразумеваю на запад), ибо лежало на нашей дороге. Возник вопрос, в какую сторону повернуть, вправо или влево, но он быстро разрешился. Ибо, не зная размеров водоема, мы считали, что наш путь, если это действительно море, должен идти к северу, следовательно, какое бы расстояние мы ни прошли к югу, на такое же расстояние мы отдаляемся от своей цели. Так, проведя изрядную часть дня в растерянности и в обсуждениях, что же предпринять, мы выступили на север.
Мы шли по берегу этого моря добрых двадцать три дня, прежде чем смогли понять, что же это такое на самом деле. Однажды поутру один из наших моряков закричал: «Земля!» И это не было ложной тревогой, ибо мы ясно видели вершины холмов, правда, на очень большом расстоянии, по той стороне воды, прямо к западу. Но хоть увиденное и успокоило нас в том смысле, что это не океан, а внутреннее море или озеро, мы не видели на севере земли или, вернее, конца воде и должны были идти еще восемь дней, приблизительно сто миль, пока добрались до края озера. И тут мы обнаружили, что это озеро или море заканчивается большой рекой, текущей на север или на север с уклоном на восток, подобно той реке, о которой я уже говорил ранее.
Мой друг, пушкарь, поразмыслив, сказал, что, видимо, прежде он ошибался и что это на самом деле река Нил, но он по-прежнему разделяет общее мнение о невозможности плыть этим путем в Египет. Поэтому мы решили переправиться на другой берег, что, однако, было не так легко, так как река текла очень быстро и притом в очень широком русле.
Поэтому нам целую неделю пришлось заниматься перевозкой на другой берег как самих себя, так и скота, ибо хотя деревьев здесь было много, но ни одно не оказалось достаточно большим для того, чтобы сделать из него каноэ.
В продолжение нашего пути по берегу реки мы очень устали и потому проходили меньше миль в день, чем прежде, так как огромное количество речонок с восточных холмов впадало в этот залив. И воды их были высоки, так как дожди прошли только недавно.
За три дня пути мы повстречали нескольких местных жителей и узнали, что живут они на холмах, а не на берегу. Четыре-пять дней мы ничего не могли добыть, кроме рыбы, которую ловили в озере, да и той было не такое количество, как раньше.
Но зато, словно в воздаяние за наши бедствия, нас не тревожил ни один дикий зверь. Единственной неприятностью этого рода было встреченное нами в сырых местах возле озера безобразное ядовитое пресмыкающееся вроде змеи
[54]
. Она не раз преследовала нас, собираясь напасть, а когда мы что-нибудь бросали в нее, поднималась и шипела так громко, что слышно было далеко. Вид ее и голос были адские, мерзкие, и наших негров нельзя было разубедить в том, что это дьявол. Вот только мы никак не могли понять, что делать сатане там, где нет людей.
