Эта удача сделала нас чрезвычайно прилежными, и немного более чем за месяц мы набрали около шестидесяти фунтов. Но потом, как и говорил англичанин, появилось множество дикарей, – мужчины, женщины и дети. Они обшаривали каждую речку, каждый ручей и даже сухую землю холмов в поисках золота, так что теперь мы ничего не могли делать, особенно по сравнению с тем, что сделали раньше.
Но наш искусный мастер нашел способ заставить других искать для нас золото. Когда дикари начали появляться, у него уже было заготовлено изрядное количество безделушек – птиц, зверей и так далее. Англичанин служил переводчиком, а он поражал дикарей своим товаром. Оборот у него получался изрядный, и вполне понятно, что предлагал он свой товар за чудовищную цену. Он получал унцию золота, а подчас и две, за кусочек серебра ценой не более как в грот
[63]
. Кажется невероятным, какое огромное количество золота добыл этим путем наш мастер.
Чтобы закончить рассказ, следует сказать, что за три добавочных месяца пребывания здесь мы так увеличили свой запас золота, что когда начали делить, то раздали каждому еще по четыре фунта.
И тогда мы двинулись к Золотому Берегу, чтобы найти какой-нибудь способ переправиться в Европу.
В продолжение этой части нашего пути случалось много замечательных происшествий в зависимости от того, насколько дружественно или враждебно принимали нас встречавшиеся дикие племена. Например, мы освободили из плена негритянского царька, получившего с нашей помощью обратно свое царство, которое, кстати, вряд ли насчитывало больше, чем триста подданных. Он приказал им пойти вместе с нашим англичанином, забрать всю слоновую кость, которую мы были вынуждены бросить, и отнести ее к реке, название которой я забыл.
На этой реке мы построили плоты и спустя одиннадцать дней были уже в одном из голландских сеттлементов на Золотом Берегу, добравшись туда в добром здоровье и к великому своему удовлетворению. Что до нашего груза слоновой кости, то мы продали ее голландской фактории и получили за это одежду и вообще все, что требовалось для себя и тех негров, которых мы сочли возможным оставить при себе. Черного князька мы отпустили на свободу, одели из общего запаса и дали ему единолично полтора фунта золота, с которым он прекрасно умел обращаться. Мы все расстались как нельзя более дружественно. Наш англичанин оставался некоторое время на голландской фактории и, как я слышал, впоследствии умер там с горя, ибо послал в Англию через Голландию тысячу фунтов стерлингов, чтобы иметь их в своем распоряжении, когда вернется, а корабль, на котором были посланы деньги, был захвачен французами, и весь груз погиб.
Остальные мои товарищи отправились в португальские фактории возле Гамбии, расположенной на широте четырнадцати градусов. Я же с двумя неграми, которых оставил при себе, отправился к Кэйп-Кост-Кастл
[64]
, откуда переправился в Англию и прибыл туда в сентябре. Так закончилась моя первая растрата молодых сил. В дальнейшем растрачивал я их с еще меньшей пользой.
В Англии у меня не было ни друзей, ни родных, ни знакомых, хотя она и считалась моей родиной. Следовательно, не было никого, кому я мог бы довериться или кто мог бы посоветовать мне, как сберечь или сохранить деньги. Я попал в дурное общество, доверил трактирщику в Розерхайзе значительную часть моих сбережений и быстро начал спускать остальную, так что огромная сумма, которую набрал я со столькими трудностями и опасностями, утекла в течение немногим больше двух лет. Теперь от одной мысли о том, как безрассудно она была растрачена, я прихожу в ярость, но об этом не к чему рассказывать здесь. Остается покрыться румянцем стыда, так как спустил я эти деньги во всяких безумствах и кутежах. Об этой части моей жизни можно сказать, что началась она бунтом и закончилась развратом, – печальный выход в свет и еще худшее возвращение.
Примерно год спустя я заметил, что мои средства истощаются и пришла пора подумать о своей дальнейшей судьбе. К тому же и мои развратители, как я их называю, ясно давали понять, что по мере того, как убывают мои капиталы, уходит и их уважение, и что я не могу ожидать от них ничего, кроме того, что приобретается при помощи денег, да и это не зависело от того, сколько я тратил на них прежде.
Это поразило меня, и я почувствовал справедливое отвращение к ним. Но и оно прошло. Я не испытывал ни малейшего сожаления о том, что растратил такую огромную сумму денег, какую привез в Англию.
Я поступил – и, верно, в недобрый час! – на шедшее в Кадикс судно. В то время как мы проходили мимо Испанского побережья, сильный юго-западный ветер принудил нас зайти в Гройн
[65]
.
Здесь я попал в общество мастаков по части дурных дел, и один из них, более ловкий, чем остальные, завязал со мною тесную дружбу, так что мы называли себя братьями и рассказывали друг другу все. Звали его Гаррис
[66]
. Парень этот явился как-то утром ко мне и спросил, не съезжу ли я с ним на берег. Я согласился. Мы получили у капитана разрешение воспользоваться лодкой и отправились вместе. Гаррис спросил, не хочу ли я поучаствовать в приключении, которое вознаградит меня за все прошлые неудачи. Я отвечал утвердительно, ибо мне было безразлично, куда идти. Мне нечего было терять и некого покидать.
Тогда он потребовал, чтобы я поклялся хранить в тайне все, что он мне скажет, и если я не соглашусь на то, что он предложит, не выдавать его. Я охотно связал себя обещанием, наговорив самые торжественные клятвы и бóжбы, какие только могли изобрести дьявол да мы с ним.
Тогда Гаррис сказал, что на одном корабле – он указал на стоявшее в гавани английское судно – есть отважный парень, который в компании с некоторыми членами экипажа решил завтра утром поднять мятеж и бежать, захватив судно. Если мы заручимся достаточной поддержкой на нашем корабле, то можем поступить так же. Предложение мне очень понравилось. Гаррис подобрал еще восьмерых ребят и сказал, что мы должны быть готовы взбунтоваться, как только его друг овладеет кораблем. Таков был замысел Гарриса. Я же, нимало не смущаясь ни подлостью подобного поступка, ни трудностью осуществления запланированного, немедленно вступил в гнусный заговор. Но осуществить нашу часть замысла не удалось.
