– Послушай, друг, – сказал он, – а ты выкинул ловкую штуку: отобрал корабль ближнего у самой его двери, даже не спрашивая разрешения. А ты не думаешь, что в порту может быть несколько военных кораблей? Ты уже достаточно их взбудоражил. Они еще до наступления ночи погонятся за тобой, чтобы спросить, зачем ты так поступил, можешь не сомневаться.
– Уильям, – ответил я, – насколько мне известно, это так. Что же нам делать?
– У тебя две возможности: либо войти в порт и захватить остальные корабли, либо убраться прочь до того, как они выйдут и возьмут тебя. Ведь они, я вижу, уже ставят марс на большом корабле, чтобы немедленно выйти в море. Вскоре они явятся побеседовать с тобой. Что ты скажешь, когда они спросят, почему ты без разрешения захватил их корабль?
Как Уильям сказал, так оно и оказалось. В подзорные трубы мы увидели, что в порту поспешно собирают экипаж и убирают такелаж на шлюпках большого военного корабля. Ясно было, что вскоре они явятся сюда. Но нам нечего было раздумывать. Мы обнаружили, что захваченный корабль не нагружен ничем ценным для нас, кроме небольшого количества какао, сахара и двадцати баррелей муки, остальной же груз состоял из шкур. Поэтому мы, забрав все, что считали пригодным для себя, в том числе и все боевые припасы, ядра и ручное оружие, покинули корабль. Мы захватили также канат, три находившихся на корабле якоря и часть парусов. Последних мы оставили достаточно для того, чтобы корабль мог добраться в порт. Это было все.
После этого мы направились на юг, к Бразильскому побережью, и подошли к реке Жанейро. Но так как два дня дул сильный ветер с юго-востока и с юго-юго-востока, вынуждены были встать на якорь у маленького острова и дожидаться попутного ветра. За это время португальцы, очевидно, успели передать на материк губернатору, что близ побережья стоят пираты, и, завидев порт, мы обнаружили как раз за чертой мелководья два военных корабля. Один из них спешно ставил паруса и отвязывал якорный канат, чтобы побеседовать с нами. Другой так далеко еще не зашел, но собирается последовать его примеру. Меньше чем через час, подняв паруса, они уже шли за нами.
Не наступи ночь, слова Уильяма оказались бы пророческими: корабли наверняка задали бы вопрос, что мы здесь делаем, ибо мы обнаружили, что передний уже нагонял нас, особенно на одном определенном галсе, тогда как мы уходили от него в наветренную сторону. Потеряв в темноте корабли из виду, мы решили переменить курс и направиться в море, не сомневаясь, что за ночь нам удастся от них отделаться.
Догадался ли о наших намерениях португальский командир, не знаю. Но утром, когда рассвело, оказалось, что мы от него не отделались: он преследовал нас, находясь всего в лиге за нашей кормой. Но, к великому нашему счастью, виднелся лишь один корабль из двух. Зато этот корабль был большой, несший на себе сорок шесть пушек и отменно ходкий. Это видно из того, что он нагнал нас, ибо и наш корабль был, как я уже говорил, очень быстрым.
Разглядев все это, я понял, что иного исхода, кроме боя, нет. Зная, что нечего ждать пощады от португальцев, народа, к которому я испытывал природное отвращение, я сообщил капитану Вильмоту, как обстоят дела. Капитан, хотя и был болен, потребовал, чтобы его вынесли на палубу, сам он был очень слаб. Он хотел лично посмотреть, как обстоят дела.
– Что же, – сказал наконец он, – будем сражаться!
Экипаж наш был и раньше бодр, но возбужденный вид капитана, пролежавшего десять или одиннадцать дней больным в калентуре
[82]
, придал ему двойное мужество, и все принялись готовиться к бою. Квакер Уильям подошел ко мне, как-то странно улыбаясь.
– Друг, – сказал он, – а зачем тот корабль гонится за нами?
– Зачем? – повторил я. – Будьте уверены, чтобы сражаться с нами.
– А как ты думаешь, нагонит он нас?
– Да, – сказал я, – сами видите, что нагонит.
– Почему же в таком случае, друг, – поинтересовался этот сухопарный бездельник, – ты бежишь от него, раз он все равно нас нагонит? Разве нам легче будет оттого, что он настигнет нас не здесь, а дальше?
– Все едино. Но что вы-то сделали бы?
– Пускай бедняга не трудится больше, чем нужно. Подождем его и послушаем, что он хочет нам сказать.
– Он заговорит с нами порохом и ядрами.
– Ну что ж, раз это его родной язык, нужно отвечать ему тем же языком, не правда ли? Не то как он сможет понять нас?
– Превосходно, Уильям, – кивнул я, – мы вас понимаем.
Капитан, несмотря на то что был болен, крикнул мне:
– Уильям опять прав! Все одно, что здесь, что лигой дальше. – И отдал приказ: – Держать грот
[83]
круто к ветру!
[84]
Мы убавили паруса. Ожидая португальца с подветренной стороны, – а сами шли в это время на штирборте, – мы перетащили восемнадцать пушек на бакборт
[85]
и решили дать бортовой залп, чтобы взгреть неприятеля. Прошло еще полчаса, пока он с нами поравнялся. Все это время мы шли, чтобы отрезать ветер от неприятеля. Он был вынужден зайти к нам с подветренной стороны, как мы того хотели. Как только он оказался у нас под кормою, мы подошли вкось и приняли огонь пяти или шести его пушек. К этому времени, можете быть уверены, все наши люди были на своих местах. Мы поставили руль прямо к ветру, отпустили подветренные брасы
[86]
грота и положили его на стеньгу.
Таким образом, наш корабль встал на траверсе португальских клюзов.
Тогда мы немедленно дали бортовой залп, продернули его с носа до кормы и убили множество людей.
Португальцы, как мы видели, были в крайнем смятении. Не зная нашего замысла и воспользовавшись открытым путем, они вогнали свой бушприт в переднюю часть наших главных вантов
[87]
, и, так как освободиться оказалось нелегко, мы остались скрепленными таким образом. Враг мог направить на нас не более пяти-шести пушек, да еще ручное оружие, тогда как мы выпускали в него полные бортовые залпы.
В самый разгар боя, когда я был очень занят на шканцах, капитан, не отходивший от нас, позвал меня.
– Какого черта делает там Уильям? Что ему нужно на палубе?
Я шагнул вперед и увидел, что Уильям с двумя-тремя дюжими парнями накрепко привязывает португальский бушприт к нашей грот-мачте, боясь, чтобы португалец не ушел от нас. По временам он вытаскивал из кармана бутылочку и подбодрял парней чарочкой. Пули летали вокруг него так густо, как это только бывает в такой битве, ведь португальцы, нужно воздать им должное, дрались очень воодушевленно, будучи совершенно уверены в победе и надеясь на свое численное превосходство. Уильям был спокоен и равнодушен к опасности, точно сидит за чашей пунша, – он только хлопотал, стремясь добиться того, чтобы сорокашестипушечный корабль не скрылся от двадцативосьмипушечного.
