Нашим понравилось мое бодрое, решительное настроение, и они заверили, что все до единого пойдут со мной, куда я их ни поведу, хоть вокруг света. Что же до капитана Вильмота, они с ним дела иметь не желают. Это дошло до его ушей и привело в такую ярость, что он грозился перерезать мне глотку, если только я сойду на берег.
Я узнал об этом частным путем, но не обратил на это внимания. Правда, теперь я остерегался, как бы он не застиг меня врасплох, и всегда ходил в сопровождении товарищей. Как бы то ни было, в конце концов капитан Вильмот повстречался со мной. Мы очень серьезно обсудили дело, и я предложил ему шлюп, чтобы он уехал куда вздумается, а если его это не устраивает, я могу взять шлюп себе и отдать ему большой корабль. Но он отказался от того и от другого и только попросил оставить ему шестерых плотников, которые были у меня лишними, чтобы они помогли его людям достроить шлюп, который они начали сооружать, когда лишились корабля. На это я охотно согласился и уступил еще кое-кого, кто был ему нужен. И они в короткий срок построили крепкую бригантину, способную нести четырнадцать пушек и двести человек.
Какие они приняли меры и как впоследствии действовал капитан Эйвери – история слишком длинная для того, чтобы рассказывать ее здесь. К тому же и не мое это дело, так как собственная моя история еще не окончена.
Мы провели за многочисленными ссорами почти пять месяцев, и лишь в конце марта я поднял паруса и вышел на большом корабле, несшем сорок четыре пушки и четыреста человек, и со шлюпом с восьмьюдесятью людьми. Так как восточные муссоны были еще слишком сильны, мы направились не к Малабарскому побережью и оттуда к Персидскому заливу, как сначала было задумано, а взяли ближе к Африканскому побережью, где ветры были переменчивы, и шли, пока не пересекли экватор и не увидели мыс Басса на широте четырех градусов и десяти минут. Так как муссоны стали переходить на северо-восток и северо-северо-восток, мы вышли бакштагом
[110]
к Мальдивам, знаменитой цепи островов, хорошо известной всем морякам, побывавшим в этой части света. Оставив эти острова несколько к югу, мы увидели мыс Коморин, самую нижнюю оконечность Малабарского побережья, и обогнули остров Цейлон. Здесь мы остановились на время, дожидаясь добычи, и встретили три больших английских ост-индских корабля, которые шли из Бенгалии или форта Святого Георга домой, в Англию, или, вернее, пока не началась торговля, в Бомбей или Сурат.
Мы легли в дрейф, выкинули английский кормовой флаг и гюйс
[111]
и направились на них, точно собираясь напасть. Они долго не могли сообразить, что делать, хоть и видели наши флаги и, как мне думается, сначала приняли нас за французов. Но когда они оказались поближе, мы немедленно выкинули на вершине грот-мачты черный флаг с перекрещенными кинжалами, показывая этим, чего от нас можно ожидать.
Что из этого последовало, мы увидели скоро: сначала они выкинули свои кормовые флаги и, выстроившись в ряд, двинулись на нас, точно собирались сражаться. Ветер дул с берега и был достаточно силен, чтобы они могли взять нас на абордаж. Но затем они разглядели, какой мы располагаем силой, что мы грабители не обычного порядка, а потому повернули прочь, убегая от нас под всеми парусами. Подойди они к нам, мы бы приветствовали их по-своему, но раз они повернули, то и у нас не было желания их преследовать. Мы предоставили им идти своей дорогой по причинам, которые я изложил раньше.
Но хотя этих мы не тронули, мы вовсе не собирались отпускать и других. Уже на следующее утро мы увидели корабль, огибающий мыс Коморин и идущий, как нам казалось, тем же курсом, что и мы. Сначала мы не знали, что с ним делать, так как берег находился у него на бакборте, и, попытайся мы погнаться следом, он ушел бы в какой-нибудь порт или залив и спасся от нас. Поэтому, чтобы избежать этого, мы послали наш шлюп с приказом встать между кораблем и берегом. Заметив этот маневр, корабль немедленно повернул, чтобы пойти вдоль берега, а когда шлюп направился прямо на него, взял курс на берег, поставив все паруса.
Однако шлюп перехватил его, и бой завязался. Нашим врагом, как оказалось, был десятипушечный корабль португальской постройки, но принадлежавший голландским купцам и с голландским экипажем. Шел он из Персидского залива в Батавии
[112]
, чтобы забрать там груз пряностей и других товаров. Наш шлюп захватил его и обыскал, прежде чем мы подошли. На корабле были кое-какие европейские товары, изрядная сумма денег и малая толика жемчуга. Получается, не мы ходили в залив за жемчугом, а сам жемчуг шел к нам из залива, и мы пользовались им. Корабль этот был богатый, и одни только товары стоили немало, не считая денег и жемчуга.
У нас состоялось длинное совещание насчет того, как поступить с экипажем, ибо отдать ему корабль и позволить продолжить путь на Яву означает всполошить тамошние голландские фактории – самые мощные во всей Индии! – и отрезать себе путь туда. Мы ведь решили по пути забраться и в эту часть мира, не минуя, однако, великого Бенгальского залива, где надеялись захватить много добычи. Поэтому нам не следовало портить себе путь еще до прибытия туда, ибо там могли понять, что мы можем пройти либо через Малаккский пролив, либо через Зунд
[113]
, и оба эти пути было очень легко нам преградить.
Пока мы совещались в кают-компании, о том же спорил экипаж у мачты. И вышло так, что большинство было за то, чтобы засолить несчастных голландцев вместе с сельдями, – словом, экипаж был за то, чтобы бросить их всех в море. Квакер Уильям, бедняга, был очень озабочен этим решением и пришел ко мне, чтобы поговорить.
– Послушай-ка, – сказал Уильям, – что ты хочешь сделать с голландцами, находящимися на корабле? Ты, надеюсь, не собираешься их отпускать?
– А вы, Уильям, – ответил я, – советуете мне отпустить их?
– Нет, не могу сказать, чтобы умно было их отпускать, то есть отпускать на прежний путь, в Батавию, ибо нам невыгодно, чтобы голландцы в Батавии знали, что ты в этих морях.
– Так что тогда? Я не вижу другого исхода, как только побросать их за борт. Вы знаете, Уильям, что голландцы плавают как рыбы. И все наши придерживаются того же мнения, что и я.
Говоря так, я уже мысленно решил не поступать так, но хотел услышать, что скажет Уильям. Он очень серьезно ответил:
– Если бы даже все на корабле были такого мнения, я бы не поверил, что ты стоишь за это, ибо неоднократно был свидетелем того, как ты восставал против жестокости.
– Хорошо, Уильям, это правда. Но что же в таком случае делать с ними?
– Как?! – воскликнул он. – Неужели нельзя сделать ничего другого, как только убить их? Я убежден, что ты говоришь несерьезно.
