— Просто не стоит тратить на него время, — отговорилась Лизл.
— О нет, стоит. Ты помогла ему стать тем, чем он стал. Ты работала, чтобы платить за квартиру, ты готовила ему еду, ты позволила ему закончить медицинскую школу, пока он клеился к каждой юбке.
— Оставь, Раф. Это вчерашние новости.
— А когда он приготовился к самостоятельной жизни и к тому, чтобы собственноручно зарабатывать кое-какие деньжата, он тебя вышвырнул.
— Хватит.
— Посмотри на него, Лизл! Высокий, красивый, преуспевающий — всего пару лет занимается частной практикой, а уже водит дорогой спортивный автомобиль, носит одежду от Армани. И этим во многом обязан тебе.
— Мне от него ничего не нужно!
— Нет, нужно. — Глаза Рафа вспыхнули. — Тебе нужно освободиться от него.
— Я от него освободилась.
— Юридически да. А на самом деле?
Лизл услышала, как завелась машина Брайана, увидела, как она задом выехала со своего места и направилась к выезду со стоянки. Перед ним поднялись воротца, и он под визг дымящихся шин умчался прочь.
— Давай поедем за доктором Каллагеном.
Лизл ничего не сказала. Она чувствовала холод и слабость и сидела, обхватив плечи руками, пока Раф преследовал Брайана по городу.
— У доктора Каллагена крутой нрав, — заметил Раф.
Лизл помнила о любви Брайана к быстрой езде. Приглашение проехаться с ним по городу можно было принять только из-под палки.
— Ты тоже не черепаха.
— Стараюсь поспеть за нашим милым доктором.
Они проехали следом за ним через черные кварталы южных окраин города, потом въехали в новый район роскошных особняков. На указателе при въезде значилось: «Роллинг-Оукс» — «Качающиеся дубы».
— Что это, черт побери, за дуб, если он качается? — проговорил Раф.
Машина Брайана вильнула по короткой асфальтовой подъездной дорожке и остановилась перед гаражом на две машины, примыкающим к новому двухэтажному особняку. Двери гаража открылись автоматически, и он загнал автомобиль внутрь.
Прелестный домик, — сказал Раф. — Для начинающего, который планирует разбогатеть. Этот дом мог быть твоим.
— Мне от него ничего не нужно. Я тебе уже сказала.
— У него особняк, у тебя скромная квартирка в садике.
Лизл осознала, что, злится, очень злится. Но признание в этом означало бы, что она позволяет Брайану одержать еще одну победу. Поэтому она не ответила.
Раф долго смотрел на нее, потом сказал:
— Выглядит не совсем справедливо, правда?
— Жизнь несправедлива, Раф. Если ждать справедливости от жизни, свихнешься задолго до своей кончины.
— Прекрасно! — вскричал он. — Я сам не мог бы сформулировать лучше. Справедливость придумали люди. Жизнь ее не гарантирует, и мы должны заботиться об этом сами. Поэтому я тебя сюда привез. Теперь мы знаем, где живет доктор Каллаген, и можем внести в его медвежий угол немножечко справедливости.
Улыбка Рафа, который с шумом и ревом промчался мимо закрывшейся двери гаража Брайана, устрашила Лизл.
* * *
Они перекусили, и Раф попросил Лизл остаться. Они только что сбросили последние одежды, когда Раф вытащил из шкафа черный кожаный ремень и протянул ей.
— Зачем это? — спросила Лизл.
Она повертела его в руках. Длинный, фута четыре, и два дюйма в ширину.
— Я хочу, чтобы ты испробовала его на мне.
Лизл почувствовала, как внутри у нее вдруг что-то сжалось.
— Что это значит — «испробовала»?
Я хочу, чтобы ты хлестнула меня.
В желудке у Лизл екнуло.
— Это противно.
— Что противно?
— Слушай, Раф, я люблю тебя, но не могу примириться с твоими мазохистскими штучками.
Его глаза неожиданно загорелись.
— С моими штучками? Лизл, да это ведь ты мазохистка! Это ты позволяла людям себя унижать, топтать, сковывать, пока не пришла к выводу, что такова твоя доля, твой образ жизни. Каждый день твоей жизни — мазохизм, Лизл! Ты должна править миром, а не довольствоваться жизнью у него под пятой!
— Я не хочу никому причинять боль, Раф.
Он подошел и нежно обнял ее.
— Знаю, Лизл. Это потому, что ты хороший человек. Не в тебе столько злости, что просто страшно. Она кипит тебе.
Лизл признает — он прав. Она никогда раньше не понимала, сколько в ней злобы. Но теперь невозможно отрицать это. Она открыла это с тех пор, как познакомилась с Рафом — кипящую в глубине ее существа ярость. И каждой прошедшей неделей чувствовала, как она поднимается на поверхность.
— Я ничего не могу с этим сделать.
— О нет, можешь. И сделаешь. Ты должна выпустить эту злобу наружу, прежде чем стать новой Лизл.
— Не знаю, хочу ли я стать новой Лизл.
— Тебе нравится старая Лизл?
Нет. «Господи, нет!»
— Тогда не бойся перемениться.
Слова его были такими мягкими, такими нежными, прикосновение обнаженной кожи таким теплым. Звук его голоса, покачивая, убаюкивал ее.
— Поэтому я провел тебя через все эти маленькие безликие преступления. Они символичны. Они позволили тебе изливать злобу маленькими безвредными дозами и под вели тебя ближе к новой Лизл. То же самое сделает этот ремень.
Нет, я...
— Слушай меня, слушай меня, — тихо шептал он, почти касаясь губами ее уха. — Это акт символический. Я не желаю, чтобы ты в самом деле причинила мне боль. Поверь, мне будет приятно, а не больно. Относись к этому так же, как к нашим маленьким кражам, — фактически они никому не причинили вреда. И здесь будет то же самое. Не надо бить меня с силой. Просто хлестни по спине и представь, что я — Брайан.
— Раф, пожалуйста... — Ее начинало подташнивать.
— Какой тут вред? Ты не причинишь боли мне и не причинишь боли Брайану. Только поможешь себе. Это символически, помни. Символически.
— Ладно, — сказала она наконец. — Символически.
Ей не хочется этого делать, но раз Раф считает, что это так важно, можно попробовать. А если это как-то облегчит ее злобу — хотя непонятно, как это возможно, то пойдет на пользу. А если нет, то, покончив с этим, они займутся любовью. Вот чего ей действительно хочется.
Раф лег на постель лицом вниз, подставив под ремень гладкую голую спину.
— Хорошо, — сказал он. — Двадцать ударов. Только думай, что я — это Брайан, и бей по спине.
