Паспарту потолкался несколько часов среди этой пестрой толпы, поглазел на лавки, полные самыхлюбопытныхтоваров, и базары с грудами всевозможных побрякушек, золотых и серебряных поделок японских ювелиров, видел он и «ресторации», украшенные флажками и лентами, вход в которые ему был заказан, и чайные домики, где посетители чашками пьют горячую ароматизированную воду с «саке» – хмельным напитком, который получают из перебродившего риса. Встречались ему и комфортабельные притоны, но курили в них весьма тонкий табак, а отнюдь не опиум – в Японии его почти не знают.
Затем Паспарту очутился в поле. Вокруг простирались обширные рисовые плантации. Там блистали, расточая все богатства красок и ароматов, последние осенние камелии, расцветающие не на кустах, а на деревьях. За бамбуковыми оградами росли яблони, вишни, сливы – местные жители разводят их скорее ради цветов, чем ради плодов, которые, однако, защищают от полчищ воробьев, ворон, голубей и прочих прожорливых пернатых посредством гримасничающих пугал и трещоток. Встречались ему и величавые кедры, причем на каждом гнездились громадные орлы. Любая плакучая ива скрывала в своей кроне цаплю, печально стоявшую на одной ноге. Ауж вороны, утки, ястребы, дикие гуси и огромное количество журавлей, которых японцы величают «господами» и считают символом счастья и долголетия, попадались на каждом шагу.
Блуждая так, Паспарту приметил среди травы несколько фиалок.
– Славно! – обрадовался он. – Это мне вместо ужина.
Но, понюхав их и обнаружив, что они даже не пахнут, вздохнул: «Не везет!»
Разумеется, наш честный малый, прежде чем покинуть «Карнатик», из предусмотрительности позавтракал как мог обильно, но после прогулки, продолжавшейся целый день, он чувствовал в желудке сосущую пустоту. Он успел заметить, что на прилавках местных мясников нет ни свинины, ни козлятины, ни баранины, а так как он знал, что убой рогатого скота, предназначенного исключительно для полевых работ, считается в Японии святотатством, то заключил, что мясо здесь едят крайне редко. Он не ошибся, однако за неимением говядины его желудок охотно переварил бы хороший кусок кабанятины или лосятины, куропатку или перепелку, не отказался бы и от любой дичины или рыбы – пищи, которой японцы питаются почти всегда, прибавляя к ней гарнир из риса. Но судьба неумолима: пришлось ему скрепя сердце отложить заботу о своем пропитании на завтра.
Настала ночь. Паспарту вернулся в город, в туземный квартал. Бродил по улицам при свете пестрых фанарей, смотрел, как труппы бродячих комедиантов изощряются в своем чарующем искусстве, как то один, то другой уличный астролог собирает под открытым небом зевак, толпящихся вокруг его зрительной трубы. Затем он вновь вышел на набережную, увидел рейд, испещренный огнями: это рыбаки, выходя на лов, приманивали свою добычу светом пылающих смоляных факелов.
Наконец улицы опустели. На смену толпе появились военные дозоры. Офицеры караула, «Якунины», одетые в великолепные костюмы и окруженные толпой солдат, походили на важных дипломатов, и Паспарту, завидев очередной блистательный патруль, всякий раз ухмылялся, бормоча себе под нос:
– Ну-ну! Еще один японский посол собрался в Европу со свитой!
Глава XXIII
в которой нос Паспарту неимоверно удлиняется
Наутро Паспарту, измотанный, оголодавший, сказал себе, что должен перекусить во что бы то ни стало, и чем скорее, тем лучше. У него, правда, оставалась одна возможность – продать часы, но он бы скорее с голоду умер, чем расстался с ними. Итак, судьба предоставляла бравому парню повод – сейчас или никогда! – использовать для дела свой если не сладостный, то весьма зычный голос, коим одарила его природа.
Он помнил несколько куплетов из французских и английских песен, с ними и решил попытать счастья. Японцы наверняка должны быть меломанами, недаром же у них все, что ни делается, сопровождается звуками цимбал, тамтамов и барабанов. Как же им после этого не оценить талант европейского виртуоза?
Только устраивать концерт в столь ранний час, пожалуй, не вполне уместно. Профаны, внезапно разбуженные его пением, чего доброго, не заплатят за это удовольствие звонкой монетой с изображением микадо.
Стало быть, Паспарту решил повременить несколько часов. Пока же он, слоняясь по улицам, размышлял о том, что слишком хорошо одет для бродячего певца. Возникла идея: обменять свой костюм на какие-нибудь лохмотья, более соответствующие его нынешнему положению. К тому же такой обмен не обойдется без доплаты, которую он сможет тут же потратить, чтобы заморить червячка.
Коль скоро решение было принято, оставалось только осуществить его. Но лишь ценой долгих поисков Паспарту удалось найти туземца-старьевщика, к которому он и обратился со своим предложением. Европейская одежда старьевщику приглянулась, и вскоре Паспарту вышел от него, обряженный в поношенное японское одеяние. На голове у него красовалось что-то вроде выцветшего от времени, съехавшего на сторону тюрбана. Зато в кармане позвякивало несколько монет.
«Ладно, – думал он, – представлю себе, будто я на маскараде!»
Первое, что сделал Паспарту в своем новом «японизированном» обличье, – зашел в чайный домик скромного вида и там подкрепился порцией дичи с несколькими пригоршнями риса, чувствуя себя человеком, который завтракает, зная, что обед станет для него проблемой, еще ждущей своего разрешения.
«Теперь, – сказал он себе, когда перекусил достаточно плотно, – важно не терять головы. Случая поменять эту рвань на что-нибудь еще более японское в будущем не предвидится. Значит, надо найти способ, как бы поскорее покинуть Страну Восходящего Солнца, о которой я намерен сохранить лишь самые удручающие воспоминания!»
И тут Паспарту пришло в голову попытать счастья на пакетботах, отплывающих в Америку. Он рассчитывал предложить свои услуги в качестве кока или слуги, не прося взамен ничего, кроме еды и права на бесплатный проезд. Ему лишь бы добраться до Сан-Франциско, там он найдет, как выпутаться. Сейчас самое главное – переплыть Тихий океан, эти четыре тысячи семьсот миль, отделяющие Японию от Нового Света.
Паспарту был не из тех, кто, приняв решение, откладывает дело в долгий ящик. Он тут же направился в порт. Но по мере того, как он приближался к докам, план, выглядевший поначалу таким простым, представлялся ему все более невыполнимым. С какой стати на борту американского пакетбота вдруг возникнет нужда в коке или слуге? И может ли он надеяться внушить доверие, заявившись туда в этом карнавальном наряде? Какие рекомендации предъявить? На кого сослаться?
Размышляя подобным образом, он вдруг заметил клоуна, который разгуливал по улицам Иокогамы, демонстрируя прохожим огромную афишу, возвещавшую по-английски:
ТРУППА ЯПОНСКИХ АКРОБАТОВ
ДОСТОПОЧТЕННОГО ВИЛЬЯМА БАТУЛЬКАРА!
ПОСЛЕДНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
перед отъездом в Соединенные Штаты Америки!
АТТРАКЦИОН ДЛИННЫХ НОСОВ!
ПОД НЕПОСРЕДСТВЕННЫМ ПОКРОВИТЕЛЬСТВОМ БОГА ТЕНГУ!
