Несмотря на пронизывающий холод, он и миссис Ауда остались у ворот таможни. Ни тот, ни другая не пожелали уйти. Они хотели еще раз увидеть мистера Фогга.
Что касается самого джентльмена, теперь он был целиком и полностью разорен, и это в момент, когда цель была так близка! Арест безвозвратно погубил его. Прибыв в Ливерпуль 21 декабря в двенадцать без двадцати, он имел в запасе верных восемь часов сорок пять минут, точнее, даже девять пятнадцать, чтобы вовремя явиться в Реформ-клуб, а чтобы добраться до Лондона, ему хватило бы шести часов.
Тот, кто проник бы сейчас в помещение полицейского таможенного поста, застал бы мистера Фогга невозмутимо спокойным, без малейших признаков гнева. Он сидел на деревянной скамье, совершенно неподвижный. Смирившийся? Этого мы не стали бы утверждать. Но, так или иначе, последний удар не лишил его самообладания, по крайней мере с виду. Копилась ли в нем потаенная ярость – страсть того сорта, что чем сдержаннее, тем страшнее, когда она в последний момент вдруг вырвется наружу? Это никому не ведомо. Однако мистер Фогг был здесь, спокойный, ожидающий… Но чего?
Сохранял ли он какую-то надежду? Верил ли еще в успех теперь, когда тюремная дверь захлопнулась за ним?
Так или иначе, но мистер Фогг аккуратно выложил на стол свои часы и смотрел, как движутся стрелки на циферблате. Его губы не произносили ни единого слова, но взгляд был чрезвычайно сосредоточенным.
Ситуация, что ни говори, складывалась ужасная, и хотя проникнуть в сознание Филеаса Фогга не смог бы ни один смертный, зато всякий сумел бы подвести здесь следующий простой итог: если это человек честный, он разорен, если преступник, он пойман.
Обдумывал ли он пути спасения? Проверял, не найдется ли из этой тюрьмы какой-нибудь выход, которым можно воспользоваться? Замышлял ли побег? Надо полагать, его посещало и такое искушение: был момент, когда он обошел камеру, внимательно все осмотрев. Однако массивная дверь была крепко заперта, на окне – железная решетка… Итак, он сел на прежнее место, вынул из кармана свою походную тетрадь и к строчке «21 декабря, суббота, Ливерпуль» приписал: «День 80-й, 11 часов 40 минут утра». И погрузился в ожидание.
Раздался бой часов на здании таможни. Мистер Фогг глянул на свои часы и отметил, что, по сравнению с теми, они спешат на две минуты. Итак, час дня.
А вот уже и два! Если бы сейчас он садился в экспресс, еще оставался бы шанс успеть в Лондон вовремя и прибыть в Реформ-клуб к восьми сорока пяти вечера. На лбу арестованного проступила морщинка. Чуть заметная…
В два часа тридцать три минуты снаружи послышался шум, лязг отпираемых дверей. Раздались голоса Паспарту, потом Фикса.
Глаза Филеаса Фогга сверкнули.
Дверь распахнулась, он увидел миссис Ауду, Паспарту и Фикса. Последний бросился к нему. Его волосы были растрепаны, он так запыхался, что едва мог говорить.
– Сударь, – пролепетал он, – сударь… простите… злосчастное сходство… Вор уже три дня как арестован… вы… свободны!
Филеас Фогг был свободен. Он шагнул кдетективу. Уставился ему прямо в лицо и одним стремительным движением, какого сроду не делал, благо никогда не видел в том нужды, отвел обе руки назад, замахнулся и с точностью автомата ударил злополучного инспектора обоими кулаками сразу.
– Славный удар! – закричал Паспарту и, позволяя себе злую игру слов, достойную француза, добавил: – Черт возьми! Фасон личика изменился: вот что я назвал бы кружевной работой английской выделки, когда шитье и битье отлично рифмуются!
Фикс, сбитый с ног, не произнес ни слова. Он получил то, чего заслуживал. А мистер Фогг, миссис Ауда и Паспарту тотчас устремились прочь от таможни, сели в экипаж и за несколько минут домчались до ливерпульского вокзала.
Мистер Фогг осведомился, нет ли экспресса, готового отбыть в Лондон.
Часы показывали два сорок… Лондонский экспресс тридцать пять минут как отошел.
Тогда Филеас Фогг заказал частный поезд.
На вокзале стояло подпарами несколько быстроходных локомотивов, но согласно правилам железнодорожного движения заказной поезд не мог отойти раньше чем через три часа.
К этому времени Филеас Фогг перебросился с машинистом парой слов относительно некой суммы, которую тот мог заработать, если доставит джентльмена в Лондон вместе с молодой дамой и верным слугой.
Ему надо было за пять с половиной часов покрыть расстояние между Ливерпулем и Лондоном – задача выполнимая, если путь на всем протяжении свободен. Но там случались вынужденные задержки, и когда джентльмен прибыл на вокзал, все лондонские часы били восемь пятьдесят.
Объехав вокруг света, Филеас Фогг вернулся с опозданием на пять минут!..
Итак, он проиграл.
Глава XXXV
в которой Паспарту не вынуждает своего хозяина повторять свое приказание дважды
На следующий день обитатели Сэвилл-роу очень удивились бы, если бы кто-то вздумал утверждать, что мистер Фоггвновь обосновалсяу себя дома. Двери и окна были по-прежнему заперты. При взгляде извне казалось, будто там ничто не изменилось.
Однако в действительности Филеас Фогг, выходя из вокзала, велел Паспарту купить кое-что из съестного, а сам возвратился домой.
Удар, что обрушился на этого джентльмена, он воспринял со своим обычным спокойствием. Разорен! Да еще по вине бестолкового полицейского! Твердыми шагами пройдя такой долгий путь, преодолев столько препятствий, бросив вызов стольким опасностям, выкроив время, чтобы совершить попутно несколько добрых дел, на пороге своего торжества пасть жертвой дурацкого недоразумения, против которого ты бессилен, поскольку не мог его предвидеть: это было ужасно! От крупной суммы, которую он взял с собой в дорогу, остались жалкие гроши. Все его состояние сводилось теперь к двадцати тысячам фунтов, что хранятся в банке братьев Бэринг, но эти двадцать тысяч он должен теперь своим коллегам из Реформ-клуба. После всех трат, которых потребовало путешествие, выигранное пари, разумеется, не обогатило бы его, да он, по всей вероятности, на это и не рассчитывал – он был из тех, кто заключает пари ради чести. Но, будучи проиграно, это пари разорило его вконец. К тому же джентльмен принял решение: он знал теперь, что ему остается сделать.
Одну из комнат в доме на Сэвилл-роу предоставили миссис Ауде. Молодая женщина была страшно подавлена. По некоторым фразам мистера Фогга она догадывалась, что у него зреет какой-то мрачный замысел.
Ведь и вправду известно, до каких прискорбных крайностей подчас доводит этих мономанов-англичан какая-нибудь навязчивая идея. Паспарту тоже, хоть виду не подавал, беспокоился и приглядывал за своим господином.
Но, прежде всего, честный малый поспешил в свою комнату и погасил газовый рожок, горевший восемьдесят дней. В почтовом ящике он нашел счет газовой компании и решил, что остановить эту утечку средств, отвечать за которую ему, более чем своевременно.
