– Я бы не уступил своей доли в пари, – заявил Эндрю Стюарт, садясь, – даже если бы за четыре тысячи фунтов мне предложили три тысячи девятьсот девяносто девять!
В это мгновение часы показывали восемь сорокдве.
Игроки взяли в руки карты, но их взгляд каждое мгновение обращался к циферблату. Как ни велика была их уверенность в победе, можно смело утверждать, что время еще никогда не тянулось для них так долго!
– Восемь часов сорок три минуты, – сказал Томас Флэнеган, снимая колоду, которую протянул ему Готье Ральф.
Затем наступило молчание. В просторной гостиной клуба царил покой. Но снаружи донесся гомон толпы, сквозь который прорывались порой особенно пронзительные крики. Часовой маятник с безукоризненной точностью отбивал секунды. Каждый игрок мог сосчитать этиудары: все они, шестьдесят в минуту, четко отдавались в ушах.
– Восемь сорок четыре! – провозгласил Джон Сэлливен. Он пытался скрыть волнение, но звучание голоса выдало его.
Еще минута – и пари будет выиграно. Эндрю Стюарту и его коллегам стало не до карт. Они их отложили! Теперь они считали секунды!
На сороковой секунде ничего не произошло. На пятидесятой – все еще ничего!
На пятьдесят пятой снаружи донесся гром, словно гроза разразилась: аплодисменты, крики «Ура!», даже проклятия, – и все это сливалось в долгий, не прекращающийся гул.
Игроки встали со своих мест.
На пятьдесят седьмой секунде дверь гостиной распахнулась. Маятник не успел отсчитать шестидесятую секунду, когда на пороге возник Филеас Фогг, а следом за ним, снеся с петель двери клуба, валом валила разгоряченная толпа.
Раздался спокойный голос:
– Вот и я, господа.
Глава XXXVII
где доказывается, что Филеас Фогг, объехав вокруг света, не выиграл ничего, кроме счастья
Да! Это был Филеас Фогг собственной персоной.
Как мы помним, в восемь часов пять минут вечера, примерно через двадцать пять часов после прибытия путешественников в Лондон, хозяин поручил Паспарту сообщить преподобному Сэмюэлю Уилсону о некоем бракосочетании, которое должно совершиться завтра же.
Паспарту, окрыленный этой новостью, не медлил. Он быстро зашагал к дому преподобного Сэмюэля Уилсона, но не застал его. Конечно, Паспарту решил подождать. И прождал добрых минут двадцать, если не больше.
Короче, было уже восемь тридцать пять, когда он вышел от преподобного. Но в каком состоянии! Без шляпы, растрепанный, он бежал, он мчался по тротуару, расталкивая прохожих, не так, как бежит человек, а как несется ураган!
Всего за три минуты он достиг Сэвилл-роу, ворвался в дом и рухнул, задыхаясь, на пороге комнаты Филеаса Фогга.
Но в первое мгновение не смог выговорить ни слова.
– Что случилось? – осведомился мистер Фогг.
– Хозяин… – пролепетал Паспарту, – свадьба… не состоится!
– Не состоится?
– Завтра… невозможно!
– Почему?
– Воскресенье… Завтра воскресенье!
– Понедельник, – сказал мистер Фогг.
– Нет… сегодня… суббота!
– Суббота? Не может быть!
– Да, да, да, да! – завопил Паспарту. – Вы ошиблись на сутки! Мы приехали на двадцать четыре часа раньше… Но теперь осталось всего десять минут!
Тут Паспарту схватил своего господина за ворот и с неудержимой силой потащил за собой!
Увлекаемый подобным манером, Филеас Фогг покинул свою комнату, дом, не успев опомниться, вскочил в кэб, посулил вознице сто фунтов и примчался к Реформ-клубу, раздавив по дороге двух собак и поцарапав пять экипажей.
Когда он входил в большую гостиную, часы показывали восемь сорок пять…
Филеас Фогг исполнил свой замысел – объехал вокруг света за восемьдесят дней!
Он выиграл пари на двадцать тысяч фунтов!
Но теперь возникает вопрос: как мог этот скрупулезно точный, педантичный человек допустить такой просчет? Ошибиться на сутки! Почему, сойдя с поезда в Лондоне, он думал, что дело происходит в субботу 21-го, хотя это была еще только пятница 20 декабря, семьдесят девятый день его путешествия?
Тому была причина. И очень простая.
Сам того не ведая, Филеас Фогг выиграл в дороге целые сутки исключительно потому, что, огибая земной шар, двигался в восточном направлении. Если бы он ехал в противоположную сторону, то есть на запад, он потерял бы целые сутки.
В самом деле, из-за того, что наш путешественник держал путь на восток, навстречу солнцу, день для него сокращался на четыре минуты столько раз, сколько градусов он проезжал в этом направлении. Окружность земного шара делится на триста шестьдесят градусов; если умножить четыре минуты на это число, получится ровно двадцать четыре часа, те самые сутки, что выиграл Филеас Фогг. Иначе говоря, в то время как Филеас Фогг, двигаясь на восток, восемьдесят раз наблюдал прохождение солнца через меридиан, его коллеги, оставшиеся в Лондоне, видели это только семьдесят девять раз. Вот почему именно в тот день – в субботу, а не в воскресенье, как полагал Филеас Фогг, – они ожидали его в гостиной Реформ-клуба.
Вот если бы знаменитые часы Паспарту, которые он с начала до конца путешествия так упорно отказывался переводить, помимо лондонских часов и минут, показывали дни, по ним можно было бы это узнать!
Итак, Филеас Фогг выиграл двадцать тысяч фунтов. Но поскольку он потратил в дороге около девятнадцати тысяч, в денежном выражении прибыль оказалась ничтожной. Впрочем, как мы уже говорили, эксцентричный джентльмен, затевая это пари, искал борьбы, а не выгоды. Более того: оставшуюся тысячу фунтов он разделил между честным Паспарту и злополучным Фиксом, на которого не мог долго сердиться. Но, заботясь о порядке, удержал все-таки из денег своего слуги сумму, что по его оплошности нагорела за тысячу девятьсот двадцать часов: он ведь забыл потушить газовый рожок!
В тот же вечер мистер Фогг, неизменно бесстрастный, несокрушимо флегматичный, сказал миссис Ауде:
– Этот брак вам по-прежнему подходит, сударыня?
– Господин Фогг, – отвечала миссис Ауда, – это я должна задать вам такой вопрос. Тогда вы были разорены, теперь богаты…
– Прошу прощения, сударыня, но это состояние принадлежит вам. Если бы вы не заговорили об этом браке, мой слуга не пошел бы к преподобному Сэмюэлю Уилсону, я бы не узнал о своей ошибке, и тогда…
– Дорогой господин Фогг… – вздохнула молодая женщина.
– Дорогая Ауда… – произнес мистер Фогг.
Само собой разумеется, что сорок восемь часов спустя состоялось их бракосочетание, и расфуфыренный Паспарту, величавый и ослепительный, фигурировал там как свидетель со стороны невесты. Разве не он ее спас, и не ему ли эти двое были обязаны своим счастьем?
