Мы заказали еще пару бутылок коньяка, и Сашу приняли в почетные члены ансамбля.
Прошло очень много лет. Недавно я прочел, что студенты МАИ жалуются на преподавательницу химии Ариадну Фармаковскую (это та Ада Мерзлова, которая просила три рубля у прохожего и придумала участие в конкурсе). Они называют ее злющей и напрочь лишенной чувства юмора.
Знали бы они!
408. Моцарт без Сальери
Студент нашего курса Алеша Прокофьев как-то слишком патетически высказался о Моцарте, мы его не поняли, и он осудил нас за непонимание классической музыки. Но с тех пор, о чем бы он ни говорил, мы его всегда останавливали:
— Ну что твой Моцарт!
Сначала он удивлялся, потом злился. Наконец привык.
Однажды я видел, как он ставил опыт и у него что-то не получалось. Потом он что-то долил, вероятно, получилось, и он радостно вскочил:
— Вот вам и Моцарт. Вот вам и Моцарт! И еще какой Моцарт!
409. Письма из центра
Как-то я решил подшутить над моим однокурсником Володей Хромоножкиным и попросил Леню Емельянова, работавшего тогда в отделе фельетонов «Московского комсомольца», регулярно высылать ему вырезки с фельетонами о жуликах и спекулянтах.
Через две недели ко мне обратился Володя:
— Хочу с тобой посоветоваться. Мне из центра приходят документы.
Я удивился:
— Из какого центра?
Адрес отправителя бандеролей начинался с «Центр-29». Володя не был москвичом и не знал, что это обычное название центрального района в Москве.
Я успокоил Володю и попросил Леню больше ничего ему не посылать. Бандероли прекратились, но это испугало Володю еще больше:
— Центр больше ничего не пишет.
— Ну и что? — удивился я.
— Боюсь, они скоро перейдут к делу.
— К какому?
— А вот этого я и не знаю. Но боюсь. Если бы знал, не боялся бы.
410. Все не как у людей
Первые числа сентября. Четвертый курс. На втором этаже химфака ко мне подлетела молодая красивая девушка и начала орать:
— Это ты, знаю, что это ты. Но тебе это с рук не сойдет. Ты еще пожалеешь.
Я ничего не мог понять. Она продолжала кричать, и я ее узнал. Это была Лена, моя соседка по дому, где я жил лет десять назад, младше меня года на три.
— Лена, объясни мне, в чем дело. Я ничего не понимаю.
— Не Лена, а Елена Борисовна, и обращайся ко мне на «вы», я преподаватель.
— Да хоть заведующая кафедрой. Что ты преподаешь?
— Английский.
Теперь все понятно: она преподает английский. Пока я мотался по академии и дошел до четвертого курса университета, она окончила школу и четыре года языкового факультета пединститута. Молодых преподавательниц иностранного языка всегда направляли на старшие курсы. На первых двух шли обычные занятия и сдавали экзамен, а на старших надо было только принимать тексты по специальности. Тексты, так называемые тысячи, мы выбирали сами. Семинаров не предусматривалось, только одно ознакомительное занятие в начале года, на которое мы никогда не ходили.
Елена не останавливалась:
— Ты не хотел вставать перед девчонкой. Ты всех подбил, чтобы они не приходили. Но я тебе покажу.
— Покажешь, — согласился я. — Но сначала садись и успокойся.
Она села и рассказала:
— Я сшила новое платье, утром ездила делать прическу. Большие деньги заплатила. Думала: приду, все встанут, и ты встанешь. Ты на меня раньше внимания не обращал, мелюзгой считал. А нам в школе про тебя все уши прожужжали, какой ты гениальный. И вот ты встанешь, а я замешкаюсь и не сразу разрешу вам сесть. Посмотрю на тебя, улыбнусь. А в перерыве подойду и скажу: «Ты можешь звать меня на «ты» и «Лена», когда мы вдвоем, но официально зови меня «Елена Борисовна».
Я разочаровал молодую преподавательницу:
— В университете есть веками установленные традиции. У нас не встают, когда входит преподаватель, даже если это президент Академии наук. Доцентов и преподавателей у нас зовут «товарищ доцент» и «товарищ преподаватель», а профессоров просто «профессор», без «товарищ». И к академикам мы обращаемся «профессор», а они к нам — «коллега». По имени и отечеству называть не принято. Аспирантов и молодых преподавателей, как правило, студенты зовут по имени и на «ты». У нас свободное посещение лекций и семинаров, кроме партийных дисциплин и военного дела. Если бы я знал, что у тебя первое занятие в жизни, я бы пригнал всю нашу группу.
Мы помирились.
— Пошли обедать, — предложил я.
Лена обрадовалась:
— Пойдем. Я преподаватель и проведу тебя в профессорско-преподавательскую столовую.
И снова мне пришлось ее разочаровать. В эту столовую мог зайти любой студент.
— А у нас в институте студентам запрещено ходить в преподавательскую столовую, — гордо заявила она, когда мы сели за стол. — У вас в университете все не как у людей.
411. Лишний экзамен
Имея близкую знакомую — преподавательницу английского языка, я за весь четвертый курс не перевел ни единой строки. И поплатился.
Елену отпустили в отпуск в начале мае, и она, как и все молодые преподаватели, должна была вернуться в августе, чтобы принимать вступительные экзамены. Она отправилась в Сочи, и я проводил ее на вокзал. А на следующий день сообразил, что она забыла поставить мне зачет в зачетку. Искать ее в Сочи было бессмысленно: поехала она туда дикарем. Я наделся, что она вспомнит и позвонит мне. Но она не звонила, а ждать было некогда. До сессии оставалось десять дней, без зачета меня могли не допустить к сессии. Подготовить за несколько дней несколько десятков страниц на совершенно забытом английском было выше моих возможностей.
Оставался один выход — сдать французский. Я ринулся на кафедру французского языка, поговорил по-французски с завкафедрой, она согласилась принять у меня необходимые страницы. Я было обрадовался, но на следующий день она мне сообщила, что не имеет права принимать у меня зачет, ибо у меня не сдан экзамен по языку.
И мне пришлось сдавать экзамен. Экзамен я сдал, тысячи тоже, но на Елену обиделся.
В сентябре я узнал, что она уехала в командировку на два месяца, и решил за это время назло ей сдать разом все страницы. И начал готовиться. Когда четверть всех тысяч была готова, я явился на кафедру. Там мне объяснили, что мой преподаватель в командировке. Я настаивал. Мне разрешили сдать тексты другой преподавательнице и назначили день.
Когда я явился, меня обрадовали:
— Ваша преподавательница вернулась и ждет вас в такой-то аудитории.
Мне ничего не оставалось делать, и я пошел в эту аудиторию.
