— Неужели нельзя было нанять для этой цели рабочих? — спросила я распорядителя.
— Конечно можно. Но посмотрите, сколько вокруг любопытных людей: они должны видеть, как почетно, как престижно это благородное дело — озеленение города.
Цветочный базар
Тайпей — город цветов. Разноцветные клумбы, дорожки, целые цветочные площадки, словно роскошные ковры, — все это можно видеть на площадях, улицах, у входов в дома. Но есть и целый город — Цветочный базар.
Тут я попадаю в капкан слов: ими невозможно выразить это богатство цветовых сочетаний, тонких ароматов, декоративной изобретательности. Цветочный базар — это далеко не только рынок, это место отдыха, сюда приходят семьями: дети бегают, играют, нюхают цветы. Считается, что эта красота благотворно влияет на их эстетическое развитие, прививает вкус к прекрасному.
Здесь же и старики, многие в колясках, эти приехали сюда уже осознанно: цветочные картинки радуют душу, а ароматы ее успокаивают. Здесь много и влюбленных: страна цветов настраивает на романтический лад. На этих посетителей у продавцов самые большие надежды: именно они чаще всего не могут устоять перед искушением купить букет — как же выразительнее всего заявить о своих чувствах?
Люди. И тоньше и сложней
Никогда не говори «нет»
— Знаете, что отличает русского человека от тайваньца? Русский привык отвечать «нет» так категорично, как здесь совершенно не принято.
Это говорит Виолетта, жена моего приятеля Го Лунга. В России Виолетта была моделью. Взглянув на нее, в этом не усомнишься: очень красивая девушка с безупречной фигурой. Однажды она приехала на демонстрацию русской моды в Тайпей, влюбилась в тайваньца Го Лунга, вышла за него замуж, родила двоих детей, хочет еще и третьего. И постепенно приобщилась к местной жизни. Но именно постепенно, а не сразу.
— Ой, это было так непросто. Вначале все эти улыбки, ласковые взгляды, они меня совершенно очаровали…
Замечу, что и меня тоже. Мне показалось, все здесь делается для того, чтобы человеку было легко, приятно, чтобы и не напрягать его понапрасну и чтобы не обидеть. Отсюда вот эти ласковые, мелодичные голоса, обволакивающие интонации. Когда я говорю с Хун Мэй Лан (Лили), молодым профессором Университета Ченчжи, я чувствую себя жителем глухомани, приехавшим в столицу. Хотя на самом деле все наоборот. Я коренная горожанка, а Лили — селянка из далекой тайваньской деревни. Правда, она уже давно переехала в Тайпей и говорит даже и на английском по-здешнему — плавно, с мелодичными интонациями, слегка усиливая их к концу фразы. Я же, слушая себя как бы со стороны, чувствую, как резки мои интонации, как громок голос. Я очень стараюсь, но мне так и не удается обрести эту плавность, мелодичность…
Однажды меня пригласили на вечер факультета русского языка университета. Студенты ставили отрывки из русских классиков на языке оригинала. Я попала на инсценировку рассказов Зощенко. Участники — режиссеры, художники, дизайнеры, ну и, конечно, актеры — очень постарались. Студенты отлично выучили тексты, костюмы были грамотно подобраны, а декорации хорошо продуманы. И все-таки это был совершенно не русский спектакль, а именно тайваньский. Потому что привычный моему уху с детства зощенковский текст в исполнении актеров с такими мелодичными, обволакивающими голосами звучал диссонансом — слишком резко, пожалуй, даже грубо…
Да, мне, как и Виолетте, вначале тоже нравилось, что все так мило, приятно, ничто не режет слух. Но потом я стала замечать, что многого не понимаю. Например, вот это их неумение сразу отказать.
— Тайванец никогда не скажет «это невозможно», но «да-да, конечно», «может быть», «я подумаю». Расплывчато.
Я хорошо понимаю, о чем она говорит. С этим я уже сталкивалась.
— Ты была в горах? — спрашивает меня знакомый преподаватель.
— Нет, но очень бы хотела, — отвечаю.
— Хорошо. Я за тобой заеду на машине, покажу замечательный храм.
— Ой, как хорошо. А когда?
— Скоро.
Проходит неделя, другая.
— Ты не забыл свое обещание? — напоминаю я наконец.
— Свозить тебя в горы? Обязательно. Жди, скоро приеду.
В конце концов у его друга узнаю, что у него поломалась машина, сейчас она в ремонте, и он не знает, когда ее починит, да и починит ли вообще. Но сказать мне прямо — очевидно, это для него просто невозможно. Даже, пожалуй, неприлично. Вообще прямой отказ я не получала никогда. Это для тайваньца звучит почти как оскорбление. Общее впечатление от общения у меня такое — все так мягко, закругленно, приятно и — неопределенно.
Неопределенное время
Виолетта к этому уже привыкла, она видит в этой неопределенности некую деликатность, боязнь обидеть. Ей это скорее нравится. Меня вгоняет в недоумение. Мне не хватает вот именно что внятности, четкой прямоты. Меня сбивает с толку, как бы сказать поточнее… приблизительность, что ли. Особенно, когда дело касается времени.
— Встретимся завтра около чайной, — говорит новый знакомый.
— Хорошо. Во сколько?
— Около одиннадцати.
Прихожу в 11.00. Знакомый мой стоит. Давно? Да минут пятнадцать — двадцать. Мне неловко. В следующий раз прихожу за полчаса до назначенного времени. Его нет. Час спустя, не дождавшись, собираюсь уже уходить. Вдруг появляется — с улыбкой, не торопясь, без извинений.
Вообще ко времени, как мне кажется, здесь относятся весьма условно. Зову гостей к семи вечера. Устав от приготовлений, в шесть прилегла на диван отдохнуть. Едва коснулась подушки, звонок в дверь: гости уже приехали.
На занятиях в университете другая незадача. Первая моя лекция назначена на два часа дня. Прихожу к началу — никого нет. Через четверть часа приходят первые — немногие — студенты. Я в панике. Лекция не состоится? В половине третьего аудитория заполнена наполовину. Я начинаю свою лекцию. К трем все места заняты, некоторые слушают стоя. Позже я к этому привыкла и уже больше не паниковала. Справедливости ради я должна заметить, что такое вольное обращение со временем свойственно далеко не всем людям, с которыми мне приходилось иметь дело. Обычно те, кто уже поработал за границей, вполне точны и даже пунктуальны.
Город. Безопасность
Как-то мы с коллегой Ириной, доцентом из Петербурга, тоже приглашенной в Университет Ченчжи, пошли вдвоем прогуляться. Она меня потянула в горы. Тьма накрыла нас внезапно, без переходных сумерек. Я пугливо съежилась, попросила держаться поближе к городским огням. Но коллега хотела показать мне город с высоты гор и тянула все выше.
— Да ты что, трусишь? — смеялась она. — Здесь же нет ни одной живой души.
И вдруг мы услышали хруст ветки.
— Ерунда, какой-то зверек пробежал, — отмахнулась Ирина.
И в ту же минуту мы увидели в этой угольной черноте огонек сигареты. Фигуры видно не было, но светлое пятнышко уверенно двигалось в нашу сторону. Мы стояли оцепеневшие. Тень приблизилась, вспыхнуло пламя зажигалки, и стало видно, что это мужчина-китаец.
