Она постояла, посмотрела кругом блуждающим взглядом и направилась к храму. Может, оттуда не выгонят?
Внутри никого не было – только причетник в мягких валенках ходил от лампады к лампаде и подливал в них масло.
– Бессовестный ты человек! – вдруг рассердился он на кого-то. – Входя в храм, шапку снимать надо!
Нина оглянулась и увидела давешнего голубоглазого красноармейца.
– А я баба, – осклабился тот и распахнул полы шинели. – Хошь проверить?
Причетник попятился.
– Господи-помилуй… Ну у тебя и рожа!
Лицо у бабы-красноармейца действительно было такое, что в ней трудно было узнать женщину: бровей нет, горло провисло, передний зуб наполовину сломан. Наверняка она пила – и много.
Нина подошла к иконе Николая Угодника – покровителя тех, кто попал в беду.
– Помоги мне, грешной и унылой, в настоящем сем житии…
Пока Нина молилась, голубоглазая баба стояла у нее за спиной и в упор разглядывала ее.
– Тебя как звать? – наконец спросила она.
– Нина.
– Правда, что ль? А меня тоже! Только я это имечко не люблю – меня все Шило зовут.
Она погладила золотистого дракона на Нининой спине.
– Шубка у тебя знатная. Любовник подарил?
Нина покачала головой:
– Сама сшила.
– Так ты из рабочих? А любовник у тебя не из Мосторга? Я знала одного директора аптеки, так он своим бабам чего только не дарил: и презервативы, и клизмы… Очень душевный был товарищ – правда, его потом расстреляли за хищения.
– У меня нет любовника, – сказала Нина.
– А кто есть? Муж, что ли? – Шило округлила глаза и понимающе закивала. – Так его арестовали, да? С конфискацией имущества? Милиция сейчас как с цепи сорвалась: всех спекулянтов хватает без разбору. Статья сто седьмая Уголовного кодекса.
Нина не стала спорить – баба явно была сумасшедшей.
– Слушай, продай мне свою шубку, а? – попросила Шило. – Уж очень она мне нравится.
– Мне больше не в чем ходить.
– Ну давай меняться! Я тебе пальтишко добуду и еще деньгами заплачу.
– Гражданочки, мне церковь закрывать надо, – подал голос причетник.
Шило схватила Нину за руку:
– Пойдем сейчас ко мне – я все устрою!
– Куда?
– Переночуешь у меня. Тебе ж все равно некуда идти.
Нина в изумлении оглянулась на икону – Святитель Николай и вправду сотворил чудо.
4.
Шило привела Нину к старинному монастырю, выстроенному посреди города. Над окованными железом воротами покачивался фонарь, и слабый огонек время от времени выхватывал из темноты надпись на вывеске: «…трудовой дом имени…»
От голода и усталости в Нине перегорели все чувства – даже страх. Ей было все равно, куда ведет ее Шило, – хоть в монастырь, хоть в ночлежку.
Шило тихонько постучала в боковую калитку:
– Захарка, отпирай!
В зарешеченном окошке мелькнула чья-то голова.
– Шило, ты?
– Ну!
– А это кто с тобой?
– Швея. Федор Степаныч просил найти.
Лязгнули запоры, и калитка распахнулась.
– Заходите.
Под низкой каменной аркой была устроена караулка, едва освещенная керосиновой лампой.
Привратник, молодой крепкий солдат, недоверчиво посмотрел на Нину.
– Документ покажь!
– Нет у нее, – отозвалась Шило и, выудив из кармана Нинин кошелек, отсчитала привратнику пару рублей.
«Так это она меня обокрала!» – догадалась Нина.
Закричать? Потребовать деньги назад? Но ведь Шило не отдаст их, да еще и выгонит Нину на улицу.
– Ну что стоишь? Пойдем! – скомандовала та.
Они вышли на темный двор.
– Если увидишь череп – не пугайся, – сказала Шило, ступая на доску, брошенную через лужу. – Тут раньше старинное боярское кладбище было, и наши девоньки его маленько разворошили. Бывало достанут мертвеца, а на нем столько золота – хоть ювелирную торговлю открывай. Федор Степаныч праздник тогда устраивал, всем водки приносил и закусок разных… По два-три дня пировали без продыху. Но хороших могил уже не осталось – только черепа и кости валяются. Федор Степаныч велит их закапывать, а они опять откуда-то появляются. Тошно им, видать, в общей яме валяться, вот они из-под земли и лезут.
– Кто такой Федор Степаныч? – спросила Нина.
Шило рассмеялась.
– Начальник нашего исправительно-трудового дома – тюрьмы то есть. Я тут уже две недели сижу – хорошее место.
– Сидишь? – изумилась Нина. – Ты что – заключенная?
– Ага. Если сажают без строгой изоляции и «принимая во внимание низкий культурный уровень и тяжелое материальное положение» – так вообще красота. Федор Степаныч нас на заработки отпускает, а мы с ним за это делимся.
– И никто не убегает?
– Что мы – дуры, что ли? На воле поди-ка, найди отдельную комнату и бесплатную жратву! Нас даже в баню по пятницам водят, а пионеры нам шефские концерты устраивают, чтоб мы побыстрее перевоспитались.
Нина не удержалась от нервного смешка. Ну что ж, пусть будет исправительно-трудовой дом. По крайней мере, Алов вряд ли ее тут отыщет.
Шило поднялась на крыльцо низкого одноэтажного дома и открыла скрипучую дверь:
– Заходите, будьте как дома!
В темной комнате пахло воском и пылью. Шило запалила огарок, и Нина огляделось кругом. Зарешеченное окно, печка-буржуйка, связка дров и накрытый одеялом топчан – вот и все убранство.
– Здесь хорошее место – намоленное, – сказала Шило, раскладывая шинель на полу перед печкой. – Ко мне сюда часто ангелы прилетают. Сядем мы с ними под окошко, закурим по папироске – и грехов моих как ни бывало. Святое присутствие для них – лучше, чем пятновыводитель «Мечта».
– Ты все-таки отдай мне деньги, – попросила Нина. – У меня больше ни копейки не осталось.
– Тогда шуба моя. Идет? – Шило кинула Нине ее кошелек. – А насчет пальто не беспокойся – я тебе новое принесу.
– Украдешь?
Шило не ответила и достала из-под тюфяка краюху хлеба и помятую охотничью фляжку.
– Хлеб тебе, а это мне. – Она глотнула из горлышка и по комнате потек тяжелый запах самогона. – Все-таки ты мне очень понравилась. Даже не из-за шубы, а так…
– Что же во мне такого? – спросила Нина.
– А ты на меня похожа. Ну, до того, как меня из окна выкинули.
Нина сидела на топчане, жевала хлеб и уже ничему не удивлялась.
