Замедлив ход, поезд пошел по городу. На мгновение солнечный свет заслонила тень от виадука, и вагоны вкатились в здание вокзала.
Нина последней вышла на платформу. Берлин сразу оглушил ее – маленькую иностранку в смешном деревенском зипунчике и платке. Ей казалось, что тут все цвета были ярче, а звуки – громче. Глаза разбегались – столько вокруг было нарядных женщин и мужчин в элегантных пальто и с зонтиками под мышками! В Москве зонтов просто не было – их уничтожили, как класс.
Европа, черт бы ее побрал… Рабочие, тащившие какую-то трубу, выглядели аккуратными и сытыми, и даже безногий инвалид, просивший милостыню, был в отутюженном мундире с медалью.
Нина в растерянности смотрела на это великолепие и не ощущала ничего, кроме острого одиночества и чужеродности. Благополучному и деловитому Берлину не было дела ни до Нины, ни до ее страхов.
– Хильда Шульц? – позвал ее кто-то.
Нина обернулась и увидела маленького широкоплечего господина в котелке. Это был Генрих Зайберт.
4.
Зайберт старательно делал вид, что устроился на родине ничуть не хуже, чем в Москве, но на самом деле он был глубоко несчастен.
Казалось бы, чем он мог быть недоволен? Германия была куда более развитой страной, чем СССР, а Берлин после свержения императора и принятия новых, весьма либеральных законов, превратился в творческую столицу всей Европы. Однако Зайберт не радовался ни шикарным кабаре, ни универмагам, битком набитым прекрасными товарами. В Москве он был первым барином – в силу своего гражданства и общественного положения, а в Берлине превратился в обычного безработного.
У Зайберта не было денег на достойное жилье в центре, и он снял квартиру недалеко от конечной станции метро «Тильплац», а ради престижа купил в кредит прелестный маленький автомобиль марки «Мерседес».
Жалованья у него не было, долги росли, и дело вполне могло кончиться распродажей картин и икон, вывезенных из России. Сама мысль об этом была для Зайберта непереносимой. Собственно, поэтому он и пошел на тайную сделку с ОГПУ – в его ситуации это был единственный выход. Однако Оскар Рейх не приехал в Берлин и не дал ему обещанных денег.
Последней надеждой Зайберта было сенсационное интервью с Хильдой Шульц, вырвавшейся из лап советских сатрапов, но и тут ему не повезло: вместо героической немецкой женщины Клим прислал русскую дамочку по имени Нина Купина, которая ни слова не знала по-немецки.
– Вы привезли с собой деньги на фрахт парохода? – в тревоге спросил Зайберт. Он мог бы занять из них небольшую сумму на покрытие долгов.
– Деньги у Элькина, – с милой улыбкой сообщила Нина. – Вы ведь, кажется, знакомы с ним? Он должен приехать в Берлин на днях, и нам надо будет его встретить.
Зайберт смотрел на нее, как на ненормальную. Если бы ей самой дали такую крупную сумму, она что – вернула бы ее хозяевам?
– Боюсь, ваш Элькин уже пьет коктейли на Лазурном берегу, – мрачно сказал Зайберт.
Про таких, как Клим и его подружка, Лизхен говорила следующее: «Дурака пошлешь, за ним сам пойдешь».
– Элькин – честный человек… – начала оправдываться Нина, но Зайберт ее перебил:
– Вам есть где остановиться?
– Нет. Я первый раз в Берлине и еще не…
– Ладно, поедем ко мне, – вздохнул Зайберт, а про себя подумал, что оторвет Климу голову, когда тот приедет. Это ж надо было так бездарно все организовать!
Глава 33. Праздник
1.
7 ноября Алов должен был идти на демонстрацию, но ему с самого утра нездоровилось.
– Все-таки твоя жена спуталась с Баблояном! – сообщил ему Валахов, когда Дуня ушла за водой для чайника. – Говорил я тебе, что все актрисульки – шлюхи? Говорил. А теперь поздно рыдать в пижаму.
Алов застыл посреди комнаты, тараща глаза и вздрагивая всем телом.
Некоторое время Валахов наблюдал за ним.
– Да не нервничай ты так! – сказал он добродушно. – Баблоян женщин не отбивает. Куда ему столько? Поиграет и бросит. А тебе, может, какая поблажка выйдет.
Он накинул на плечи шинель и направился к двери.
– Ну, увидимся на демонстрации!
Вернулась Дуня.
– Что у тебя с Баблояном? – проговорил Алов, лязгая зубами, как старый пес.
Она схватила его за плечи.
– О, господи, опять приступ! Да ты сядь! Сядь!
Алов хотел ударить ее, но сил не осталось, и его кулак лишь слегка задел ее по щеке.
– Совсем сдурел? – взвизгнула Дуня, хватаясь за скулу. – Мне ж сегодня выступать!
– Я тебе покажу выступления! – прохрипел Алов и исступленно закашлялся.
Ругаясь на чем свет стоит, Дуня дотащила его до кровати.
– Ложись, скотина! Ложись, кому сказано!
Кашель выворачивал Алова чуть ли не до рвоты. Он долго бился в судорогах, а потом не выдержал и разрыдался – от унижения, от слабости и от страха, что Дуня возьмет и бросит его.
Она села рядом с ним и зажала ладони между коленками.
– У меня с Баблояном ничего нет и не может быть. Девочки мне говорили, что он в молодости перенес венерическую болезнь и стал импотентом, и теперь даже с женой не спит. Думаешь, почему он все время трется между женщинами? Он все надеется, что ему кто-то поможет. Алов буквально погибал от ее слов. «Актрисы… сучки… как вы смеете даже обсуждать такие вещи!»
– Ему понравилось, как я танцую, и он обещал устроить меня на киностудию «Межрабпромфильм», – добавила Дуня.
– Я запрещаю! – взвыл Алов. – Не смей позорить меня!
Дуня сузила глаза.
– А ты меня не позоришь? Мне стыдно признаться, что мой муж чекист! От меня сразу все шарахаются, как от зачумленной.
Дуня подошла к зеркалу и придирчиво осмотрела лицо – не появился ли синяк.
– У, негодяй! – погрозила она Алову кулаком. – Только замахнись еще раз, я тебе утюгом по башке съезжу! Хоть бы тебя уволили с этой поганой службы – может, наконец человеком станешь!
Она ушла, изо всех сил хлопнув дверью, а Алов еще долго не мог собраться с силами и встать с кровати.
По дороге на Красную площадь ему стало совсем плохо и, решив не идти на демонстрацию, Алов отправился к себе на Лубянку.
2.
Войдя в кабинет, он составил вместе три стула и завалился спать. Но сон не принес ему облегчения: Алова то и дело сотрясали приступы кашля, к которым добавилась страшная мигрень. Он чувствовал себя так, будто внутри его черепа катался металлический шар.
В кармане у Алова лежала датская таблетка, завернутая в бумажку, – она могла ненадолго прекратить его страдания. Жарков в свое время привез Алову целую упаковку, и тот растягивал ее как мог – в последнее время в аптеках Мосздравотдела с лекарствами было совсем туго.
