Это, как ты понимаешь, – конфиденциальное сообщение одного делового человека другому: мы сами соберем урожай с наших виноградников, а? И зная, сколь деликатно здоровье твоей матушки, а также ту робость, которую изысканно воспитанные южные аристократки, естественно, испытывают перед всяческими деловыми вопросами, и их очаровательную склонность ненароком проговариваться о подобных делах в светской беседе, я полагал бы, что тебе лучше ей ничего не говорить. А по зрелом размышлении я прямо советую тебе этого не делать. Будет лучше просто вернуть указанную сумму в банк в недалеком будущем, причем сразу со всеми другими мелкими суммами, которые я пока остаюсь ей должен, и вообще ничего ей про это не говорить. Наш с тобой долг – ограждать ее от грубого материального мира, насколько это в наших силах.
Твой любящий дядя Мори Л. Бэском»
– И что же ты думаешь сделать? – говорю я, перебрасывая его через стол.
– Я знаю, ты недоволен тем, что я ему что-то даю.
– Это твои деньги, – говорю я. – Если ты даже пожелаешь выбросить их в окошко, они твои.
– Он мой родной брат, – говорит мать. – Он последний Бэском. Когда нас не станет, род Бэскомов прекратится.
– То-то будет горе, – говорю я. – Ладно, ладно, – говорю я. – Это твои деньги. Делай с ними, что пожелаешь. Хочешь, чтобы я дал банку распоряжение выплатить?
– Я знаю, ты недоволен, – говорит она. – Я понимаю, какое ты несешь бремя. Когда меня не станет, оно сделается легче.
– Я мог бы сделать его легче прямо при тебе, – говорю я. – Ладно, ладно, больше я про это упоминать не буду. Хоть заведи тут сумасшедший дом, если тебе этого хочется.
– Он твой родной брат, – говорит она. – Даже если он и лишен разума.
– Я возьму твою банковскую книжку, – говорю я. – Сегодня я получаю жалованье.
– Он заставил тебя прождать пять дней, – говорит она. – Ты уверен, что магазин не терпит убытков? Мне кажется странным, что владелец прибыльного дела не платит своим служащим в срок.
– Все в порядке, – говорю я. – Он надежен, как банк. Я ему сказал, что готов ждать, пока мы не получим по месячным счетам. Вот почему иногда получается задержка.
– Я просто не вынесла бы, если бы ты лишился тех крох, которые я могла вложить в дело для тебя, – говорит она. – Я часто думаю, что Эрл плохой делец. Я знаю, он не считается с правами, на какие дает тебе право капитал, который ты вложил в его магазин. Я намерена поговорить с ним.
– Нет уж, оставь его в покое, – говорю я. – Это его магазин.
– Ты вложил в него тысячу долларов.
– Оставь его в покое, – говорю я. – Я слежу. У меня есть твоя доверенность. Все будет в порядке.
– Ты не знаешь, какое ты для меня утешение, – говорит она. – Ты всегда был моей радостью и гордостью, но когда ты сам по собственной воле пришел ко мне и настоял на том, чтобы каждый месяц класть свое жалованье в банк на мое имя, я возблагодарила Бога, что ты был мне оставлен, если уж их должно было призвать.
– С них спросу нет, – говорю я. – Они, думается, сделали что могли.
– Когда ты так говоришь, я знаю, что ты вспоминаешь о своем отце с горечью, – говорит она. – И полагаю, ты имеешь на это право. Но этим ты разбиваешь мне сердце.
Я встал.
– Если тебе приспичило плакать, – говорю я, – так займись этим в одиночестве, потому что мне пора назад. Я схожу за банковской книжкой.
– Я схожу за ней, – говорит она.
– Сиди, – говорю я. – Я схожу. – Я поднялся наверх, взял банковскую книжку из ее бюро и вернулся в город. Я отправился в банк, кассировал чек и перевод, положил еще десять долларов, а потом остановился у телеграфа. Он стоял на пункт выше, чем при открытии. Я потерял уже тринадцать пунктов, и все из-за того, что ей понадобилось в двенадцать часов явиться туда скандалить и морочить мне голову из-за этого письма.
– Когда поступило сообщение? – говорю я.
– Примерно час назад, – говорит он.
– Час назад? – говорю я. – За что же мы вам платим? – говорю я. – За еженедельные бюллетени? Как вы хотите, чтобы человек что-нибудь сделал при таком положении? Биржа полетит ко всем чертям, а мы и знать ничего не будем.
– А я и не хочу вовсе, чтобы вы что-нибудь делали, – говорит он. – По новому закону теперь играть на хлопке никому не обязательно.
– Да неужто? – говорю я. – Что-то я ничего про это не слышал. Наверное, известие послали тоже через «Вестерн юнион».
Я поехал назад в магазин. Тринадцать пунктов. Черт меня подери, если я поверю, будто хоть кто-нибудь что-нибудь понимает в этих махинациях, кроме тех, кто посиживает в нью-йоркских конторах и смотрит, как деревенские дураки упрашивают забрать у них деньги. Ну а человек, который чуть что сразу на попятный, только выдает, что он в себя не верит, и я так говорю: раз ты не собираешься слушаться советов, так какой смысл платить за них деньги. Кроме того, они варятся в самом котле и знают, что там делается. Телеграмма лежала у меня в кармане. Мне надо будет только доказать, что они использовали телеграфную компанию для мошенничества. А это то же, что подпольная маклерская контора. И я бы не стал и минуты лишней тянуть. Черт подери, неужто такая большая и богатая компания, как «Вестерн юнион», не может передать сообщение о биржевых курсах вовремя. Хоть бы наполовину так быстро, как телеграмму тебе: ваш счет исчерпан. Но плевать они хотят на людей. Они заодно с нью-йоркской шайкой. Это уж как пить дать.
Когда я вошел, Эрл поглядел на свои часы. Но ничего не сказал. Потом покупатель ушел. И он, конечно, говорит:
– Ездил домой обедать?
– Мне пришлось побывать у зубного врача, – говорю я, потому что его не касается, где я ем, хоть и обязан торчать с ним в магазине до вечера. И слушать, как он распространяется, после всего, что мне пришлось вытерпеть. Возьмите деревенского лавочника, самую мелочь, два на четыре, я так говорю: пятьсот долларов у человека, а уж беспокоится на пятьдесят тысяч.
– Ты мог бы предупредить меня, – говорит он. – Я ждал, что ты сразу вернешься.
– Я вам хоть сейчас отдам этот зуб и еще десять долларов в придачу, – говорю я. – У нас ведь условлено: час на обед, – говорю я. – А если я вас не устраиваю, так вы знаете, что в таком случае можно сделать.
– Это я давно знаю, – говорит он. – Если бы не твоя мать, так я бы это уже сделал. Только я очень ей сочувствую, Джейсон, жаль, что кое-кто, кого я знаю, не может сказать того же.
– Ну и держите свое сочувствие при себе, – говорю я. – Когда нам понадобится сочувствие, я вас загодя предупрежу.
– Я тебя долго покрывал с этим делом, Джейсон, – говорит он.
– Да? – говорю я, чтобы его подзадорить. Надо же послушать, что он скажет, прежде чем я заткну ему пасть.
– По-моему, про то, откуда взялся этот автомобиль, мне известно больше, чем ей.
