– Если бы он открыл глаза!
Главврач наклонился над мальчиком и одним пальцем пощекотал его под подбородком. Синие веки на миг приоткрылись, и Анастасия увидела черные вишенки глаз, будто затянутые тоже синеватой пленкой.
Она с мучительным вздохом покачала головой.
– Нет, это не наш мальчик. У наших глаза были голубые, даже синие. Цвет глаз ведь не мог измениться?
– Нет, не до такой степени. Ну что ж, могу только поздравить вас.
И они на цыпочках вышли из палаты.
После обеда, который прошел в подавленной тишине, Анастасия с Татьяной отправились в областной комитет партии.
Поначалу, узнав, что Анастасия – директор школы из Ленинградской области, их встретили приветливо и направили к одному из секретарей. Тот принял их без очереди, хотя в приемной томилось десятка полтора посетителей.
Стройный моложавый секретарь, явно горбачевской формации, сразу начал по-деловому и конкретно.
– Вы, как мне доложили, по поводу Чернобыльской аварии? Задавайте вопросы, я отвечу на любой. Нам скрывать нечего, мы готовы дать полную информацию. Беды не стыдятся – с бедой сражаются. И надо вам сказать, у нас на этом фронте если не полный порядок, то, во всяком случае, всеобщая полная готовность добиться ликвидации всех последствий аварии и навести порядок в зоне и по всей области в целом. А вы, простите, к нам от какой организации?
– Я сама по себе, а не от организации. Но в партии я состою уже пятнадцать лет, так что, если хотите, и от партийной организации тоже. Но вопрос у меня чисто личный.
– Так, понятно, – несколько разочарованно произнес секретарь. – Что ж, личный вопрос – это тоже партийный вопрос. Вы знаете, какое внимание сейчас уделяется повсеместно человеческому фактору.
– Я – не человеческий фактор. Я – просто человек. И у меня без вести пропала сестра с детьми. Можете вы мне помочь их разыскать?
– Без вести на войне пропадали. А у нас произошла авария, так что давайте без этих паникерских выражений. Расскажите мне, кто такая ваша сестра?
Анастасия рассказала, заодно прибавив к рассказу маршрут своих безуспешных поисков.
Выслушав ее довольно внимательно, секретарь задумался. Потом взял со стола какую-то увесистую папку и покачал ее на ладони.
– Знаете, что у меня здесь?
– Заявления потерявшихся родственников?
– Нет. В этой папке находятся заявления о приеме в партию, написанные теми, кто сейчас работает по ликвидации последствий аварии. Среди них есть и работники АЭС, и не все из них знают, где сейчас их жены и дети. Но пишут они не о женах и детях, а просят срочно принять их в Коммунистическую партию Советского Союза. Как вы думаете, почему они этот вопрос считают важнее?
Анастасия пожала плечами.
– Ну, так я вам отвечу. Потому что они верят, понимаете, верят! Верят, что государство и партия не оставят их родственников в беде, где бы те ни находились. А вы, член партии с пятнадцатилетним стажем, несетесь из Ленинграда в Москву, в Киев, сеете по дороге панику, отрываете врачей, отрываете партийных и государственных работников от того самого дела, которое направлено на благо всех пострадавших от аварии! Всех! И ваших родственников, в том числе. У меня все. А остальное вы можете прочесть в газетах. Вы знаете, что теперь у нас новая линия, наша печать пишет одну только правду.
– А что же ваша печать делала все предыдущие семьдесят лет советской власти, враньем занималась?
– Ну, это вы перебарщиваете. Нехорошо, вы же член партии со стажем!
– Да, у меня стаж пятнадцать лет. И все эти годы я верила партии. А теперь не верю больше ни одному слову. И как раз из-за ваших газет. Заврались вы с Чернобылем, совсем заврались. Сегодня пишете одно, завтра – другое.
– Да вы соображаете, что вы говорите? Да вас за такие слова…
– Что? Расстрелять надо?
– Из партии исключать, вот что. Я сообщу в Ленинградский обком партии, чем вы тут занимаетесь: сеете панику, клевещете на советскую власть. Да вас на пушечный выстрел нельзя к школе подпускать! Вам доверили воспитание подрастающего поколения, а вы!..
Секретарь поднялся за своим столом, как багровая скала, глаза его метали молнии, в голосе громыхал начальственный гром. Но Анастасию он не испугал. Она достала из сумочки партийный билет и подошла вплотную к столу секретаря. Секретарь попятился и снова сел в кресло, будто задвинутый ее взглядом в его кожаную глубину.
– Можете писать на меня донос в Ленинградский обком партии, – тихо и раздельно произнесла Анастасия. – И к доносу приложите вот это.
Она положила билет на стол и вышла из кабинета. В приемной она увидела взволнованную Татьяну и бледную секретаршу. Татьяна подхватила ее под руку и вывела в коридор.
– Что там у вас произошло, Настенька? Вы оба так кричали, что и в приемной было слышно.
– Погоди, дай отдышаться… – Анастасия прерывисто дышала, держась рукой за сердце.
– Тебе что, нехорошо? Давай хоть в кафе зайдем, оно тут на втором этаже.
– Нет уж, хватит с меня этих номенклатурных закоулков, кабинетов, кафе с икрой! Идем домой.
По дороге, успокоившись, Анастасия рассказала подруге все, что произошло в кабинете секретаря. Закончив рассказ, спросила озабоченно:
– У вас с Алексеем не будет из-за меня неприятностей?
– Еще неприятности? – улыбнулась Татьяна. – Пожалуйста, мы к ним уже привыкли. Он врач, я педагог, что мы, работу себе не найдем в другом городе? Дадим объявление: «Меняем двухкомнатную квартиру в Киеве на однокомнатную в любом другом городе. Хиросиму и Нагасаки не предлагать». Между прочим, Алексей тоже вернул им свой партбилет еще два года назад. Только он и разговаривать с ними не стал, а послал его по почте.
Вечером, когда с работы пришел Алексей, все трое пили чай и обсуждали события этого дня.
– И все-таки я одного не понимаю, чего они боятся? Вот в этом замалчивании, газетном вранье, истериках по поводу западной реакции, хамстве, с которым они разговаривают с людьми, – во всем этом за агрессивностью так и чувствуется какой-то подпольный страх. Уж если кто больше всех паникует, так это сами власти. Причем везде: здесь, в Москве, в прессе, – сказала Анастасия.
Алексей задумчиво посмотрел на нее.
– Чего они боятся? Они, собственно, не паники боятся, а неожиданной какой-нибудь реакции. С одной стороны, каждый начальничек боится своего вышестоящего начальства. Вы не думайте, что эта авария обойдется без номенклатурных жертв. Полетят, полетят еще партийные головушки! Это сейчас, поначалу все изображается так, будто и в самом деле все необходимые меры были сразу же приняты, все оставались на своих постах и геройски руководили спасательными работами. Как бы не так! Некоторых начальничков по сей день найти не могут. Между прочим, даже из врачей кое-кто сбежал, не успев попрощаться. И бежали-то как раз те, кто хорошо понимал, что это за катастрофа и чем она им грозит, их личному здоровью. Как же им не бояться паники среди простых людей, если специалисты так паниковали? Но еще больше, чем паники, они боялись народного возмущения. Еще неизвестно, как повели бы себя отцы, если бы знали, чем грозит в будущем их детям схваченная доза радиации. И власти сделали все, чтобы оглушить людей сначала полным молчанием, потом внезапной эвакуацией под надзором милиции, а теперь глушат успокаивающей информацией. Знаете шуточку киевских журналистов?
